Но помнить, что ты - единственный живой человек, казалось, просто
невыносимо.
Правда, он не мог сказать с уверенностью, что он на Земле
единственное человеческое создание, и только это удерживало его от
отчаяния. Оставалась надежда.
И потом он не был одинок. У него оказалось много собеседников, даже
если они были так чужды, что подчас вызывали отвращение, и в их языке
существовали понятия, которые он не понимал, а их образ мыслей казался
загадочным и жестоким.
Их отношение к его божественному происхождению делало близость и
теплоту поистине невозможной. Исключением была только Авина. Она глядела
на него с обожанием, но в нем чувствовались еще тепло и юмор. Она не могла
преодолеть их даже по отношению к богу. Она постоянно повторяла, что ей не
следовало говорить то-то и так-то, и что простит ли ей Вувизо? Она не
желала быть игривой, панибратской и так далее. Но Улисс уверил ее, что не
стоит обращать на это внимание.
Авине было семнадцать лет, и год назад она должна была выйти замуж.
Но ее мать умерла, а отец, сорока лет от роду и верховный жрец, силой
разорвал помолвку. Он чуть не поплатился своим авторитетом, ибо неписаный
закон гласил, что все здоровые женщины должны быть замужем от шестнадцати
и дальше. В жизни Аузира слыл довольно сносным человеком и очень подходил
для роли жреца, так что он преуспел, оставив дочь в своем доме. Но тем не
менее, тянуть долго он не мог. Вскоре ей придется выйти замуж и покинуть
его кров. И хотя верховный жрец имел много привилегий он не мог жениться
вновь. Почему, никто не знал. Это был обычай, а обычай не просто нарушить
без немедленного наказания.
Теперь же, хотя он и не мог держать дочь подле себя, у него было
достаточно причин оттянуть ее замужество. Она была правой рукой Каменного
Бога и останется таковой, пока тот захочет, чтобы она ему служила. Разве
кто-нибудь в племени будет против?
Открыто - никто. Поэтому Авина оставалась с богом до отхода ко сну, а
потом возвращалась в отцовский дом. Иногда она жаловалась, что отец
удерживает ее допоздна за беседой и она не высыпается. Когда Улисс
напомнил, что может это запретить, она умоляла, чтобы он ничего не
говорил. В конце концов, разве нельзя чуть недоспать ради отцовского
счастья?
Между тем Улисс стал больше разбираться в речи вуфеа. Она казалась
ему довольно простой, за исключением только определенных незначительных
вариаций гласных, применяемых для выражения чувств и отношений к этим
чувствам. Он также брал уроки языка у заключенных вагарондит. Тот был
абсолютно чужд вуфеа, насколько он мог определить, хотя любой школяр,
допусти его к архивным записям (которых, конечно, не было), проследил бы,
что они происходят от одного предка. Собственно так же любой новичок мог
заподозрить, что гавайцы, индонезийцы и таитяне имеют одного общего
предка. Но у вагарондит было очень много труднопроизносимых звуков. Его
структура напоминала ему алгонквианские языки, хотя, конечно, весьма
отдаленно.
Общий язык аурата казался чуждым и тому и другому. Его звуки были
просты, синтаксис не сложен и похож на эсперанто. Он спросил Авину, откуда
тот произошел и она ответила, что его придумали дулулики. Собственная речь
дулуликов была для остальных недосягаемой, поэтому они и придумали аурату.
"Для всего мира". Каждый мог сказать что-то на аурату, а торговые, военные
и мирные переговоры проводились только на нем.
Улисс выслушал ее описание дулуликов и решил, что они - плод
воображения ее племени. Таких существ быть не могло.
Еще он выяснил, что вагарондит копили для ежегодного фестиваля
конфедерации вуфеа. Там пленных подвергнут пыткам, а потом бросят ему в
жертву. На первый раз он только узнал, где на диске под троном прольется
кровь.
- Сколько дней до фестиваля Каменного Бога, - спросил Улисс.
- Точно одна луна, - ответила она.
Он поколебался и потом проговорил:
- А что если я запрещу пытки и убийства? Что если я велю отпустить
вагарондит?
Глаза Авины широко раскрылись. Был полдень и ее зрачки казались
черными щелочками на фоне голубых озер. Она приоткрыла рот и провела своим
розовым остреньким язычком по темным губам.
- Простите, Повелитель, но зачем вам это понадобилось, - сказала она.
Улисс не думал, что она поймет, если он станет объяснять понятия
жалости и сострадания. Эти черты у нее были, она казалась очень
чувствительной, нежной и ранимой, насколько был способен ее народ. Но для
нее вагарондит были даже хуже животных. Он не мог презирать ее за это. Его
собственный народ онондага и сенека чувствовали то же самое, как и другие
его предки - ирландцы, датчане, французы, норвежцы.
- Скажи мне, - попросил он, - это правда, что вагарондит тоже считают
меня своим богом? Разве они не совершили свой великий набег только для
того, чтобы перенести меня в свой замок?
Авина хитро взглянула не него, затем ответила:
- Ты же бог, тебе видней.
Он заломил руки и выдохнул.
- Сколько раз я тебе уже говорил, что мои мысли в камне слишком
изменились. Я ничего об этом не помню, хотя, несомненно, верю, что все еще
вернется на свои места. Единственное, что я отлично понимаю, так это то,
что вагарондит - такие же мои люди, как и вуфеа.
- Что? - вымолвила Авина и потом добавила тихим голосом, - мой
Повелитель? - Она была потрясена.
- Когда бог, наконец, заговорил, он сказал совсем не то, что от него
ожидали услышать, - проговорил Улисс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12