В: Так, стало быть, коней успели отвязать?
О: Да нет. Когда я шла купаться, Дик их распряг, расседлал и пустил на длинной привязи пощипать травку и попить из ручья. А конец привязи примотал к кусту.
В: Это показывало, что вы задержитесь тут надолго?
О: Да.
В: И вы не приметили наблюдавшего за вами Джонса?
О: У меня была своя забота, ни Джонс, ни кто другой на мысль не шел. Я, как умела, делала себе венок. А тут воротился Дик, увидал, что Его Милость дожидается, и подал ему знак.
В: Вот так?
О: Нет, не так.
В: Джонс показывал, что знак был такой.
О: Да нет же. Джонс не доглядел. И что он мог видеть из своего укрытия?
В: Какой же тогда?
О: Вот как: руки сцеплены перед грудью. Я его и прежде видала, а знаменует он: «Дело сделано» или «Все исполнено по вашему слову». А при той оказии понимай так: «Те, кого мы ищем, ожидают наверху». Его Милость тотчас воротился ко мне и объявил, что пора идти. И мы пошли. Но вначале меня несли на руках, а то склон крутой, кремнистый, и Дик подхватил меня в охапку.
В: Не выказывал ли он, вернувшись к вам, волнения или радости?
О: Нет.
В: Добро. На этом пока остановимся. К пещере, сударыня, за тобой не полезем. Мой человек сведет тебя в отдельный покой обедать. Ни с супругом, ни с кем иным – ни слова. Ясно ли?
О: Так и быть. Стану говорить с духовным моим супругом, с Иисусом.

***

Долговязый сутуловатый писец открывает дверь и пропускает свою пленницу. Однако, оказавшись в коротком коридорчике, он выходит вперед и ведет ее за собой. Коридор заканчивается другой дверью. Чиновник и молодая женщина проходят в комнату. Женщина оборачивается к нему, и лишь тогда он нарушает молчание:
– Эля, сударыня, или еще воды?
– Воды.
– Из комнаты ни шагу.
Она покорно кивает. Чиновник смотрит на нее долгим взглядом, словно не слишком верит ее молчаливому обещанию, потом выходит, прикрыв за собой дверь.
Тесная комнатушка с единственным окном служит, по-видимому, спальней. У окна стоит стол и два стула. Но женщина к окну не подходит, она направляется к кровати, нагибается и, откинув покрывало, глазами ищет что-то на полу. Наконец нужный предмет найден. Женщина достает его из-под кровати, поддергивает юбки и садится на него.
Снимать прочие предметы туалета ей нет необходимости – по той простой причине, что в описываемую эпоху англичанки какого бы то ни было сословия ничего под юбки не надевали: эта мода появится еще лет через шестьдесят.
Смутные и малоизвестные факты, касающиеся нижнего белья – или его отсутствия, – это материал для целого очерка. Итальянки и француженки к тому времени давным-давно исправили это упущение, англичане мужского пола тоже. Другое дело англичанки. Все эти ослепительно элегантные и величественные светские щеголихи в выходных туалетах, на разные лады запечатленные живописцами XVIII века, ходили, грубо говоря, без трусов.
Более того, когда эта мода и в Англии наконец взяла верх (точнее, низ), когда в начале XIX века исподние штаны, а затем и панталоны стали носить женщины, это воспринималось как вызов, брошенный мужчинам, и уже, конечно, поэтому-то они так быстро и сделались de rigueur привычное, распространенное (фр.)

.
Облегчившись, Ребекка встает, задвигает глиняный ночной горшок обратно под кровать и поправляет покрывало. Затем не спеша подходит к окну и озирает просторный задний двор гостиницы.
В дальнем конце двора стоит запряженная четверней карета. Судя по тому, что коней еще не выпрягли, она подъехала совсем недавно. На дверце красуется родовой герб владельца: геральдический щит, который поддерживают лев и дракон. Рассмотреть его подробно и прочесть девиз с такого расстояния невозможно, в глаза бросаются лишь два красных ромба в поле щита. Пассажиров и кучера нигде не видать, у кареты дожидается лишь мальчишка – подручный конюха, должно быть, оставленный присматривать за лошадьми. По двору, выклевывая корм из щелей между булыжников, расхаживают куры, бойцовый петух и пара белых голубей, прыгают воробьи. Прислонившийся к карете мальчишка швыряет им зерно. Время от времени он выбирает из горсти зернышко покрупнее и отправляет в рот. Внезапно Ребекка опускает голову и закрывает глаза, словно у нее нет сил наблюдать эту невинную картинку. Губы ее шевелятся, однако слов не слышно. Без сомнения, речь ее обращена к тому самому супругу, право на беседы с которым она только что себе выговорила.
Но вот губы замерли. Из коридорчика доносится стук башмаков по деревянному полу. Ребекка открывает глаза и поспешно опускается на стул, отвернувшись от двери. Дверь отворяется, и на пороге вырастает все тот же чиновник. Какое-то мгновение он смотрит ей в спину. Ребекка не оглядывается. Чуть погодя она словно спохватывается, что, судя по звуку, в открывшуюся дверь никто не вошел, и поворачивает голову. Но вопреки ожиданиям в двери она видит не злорадного чиновника, а совсем другого человека. Это джентльмен преклонного возраста, в сером костюме, невысокий, но довольно грузный. Он стоит не в коридоре, не в комнате, а именно в дверях: застывший на пороге неумолимый рок. Ребекка поднимается, но больше никаких знаков почтения не показывает. На незнакомце простая черная шляпа, в правой руке он держит что-то непонятное. На первый взгляд – пастушья клюка, однако незнакомец на пастуха не похож, а навершие клюки, на которую он опирается, не из дерева, не из рога, а из сверкающего серебра. Это уже не обычная клюка, а скорее символ власти – больше всего она напоминает посох епископа.
Необычен и взгляд незнакомца: он рассматривает Ребекку с таким видом, будто оценивает корову или кобылу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147