Они останавливаются в дверях: Вагнер и Рекель по сторонам Бакунина. Бакунин держит подмышкой толстый сверток газет.)
Б а к у н и н (сняв шляпу, вытирает большим платком лицо и шею. Громко). У-фф, чорт, жарко!
(Посетители начинают переглядываться.)
К л о ц. Вот это тот самый, о котором я говорил...
П р о ф е с с о р. Баррикадософ?
К л о ц. Да, это он.
П р о ф е с с о р. Конечно, - чех!
В а г н е р (Бакунину). Оставаться тут - безумие!
Б а к у н и н (тянет Вагнера за рукав). А ты не брыкайся, музыкант.
В а г н е р. Здесь кругом наши недоброжелатели...
Б а к у н и н. В этом кабачке я назначил весьма важное свидание. От него зависит все дальнейшее. Сколько сейчас времени?
(Рекель шутливо показывает на свои жилетные карманы и смеется.)
В а г н е р. Я оставил часы дома...
Б а к у н и н. Да, брат, не замечать своей бедности трудно. (Подходя к профессору и раскланиваясь.) Не можете ли, сударь, сказать, который час?
(Профессор сосредоточенно-угрюмо смотрит на шахматную доску.)
К л о ц (предупредительно). Ровно десять часов.
Б а к у н и н. Очень одолжили. (Увлекает Вагнера с Рекелем к переднему столу.) Лицо, к которому у меня дело, должно скоро прибыть. А теперь я чувствую необходимость вознаградить себя за весь голодный день.
(Вагнер беспокойно озирается.
Рекель неотрывно глядит на Бакунина, словно зачарованный, со счастливой улыбкой на устах.)
Б а к у н и н. Что есть на кухне?
Л о т т а. Можно приготовить по вашему желанию, сударь.
Б а к у н и н. Друзья, вы примете участие? Нет? Тогда вот что: отбивную котлету с каким-нибудь соусом и яичницу. Сыр есть? Отлично, дайте и сыру. Всего - двойную порцию.
Л о т т а. Для двух персон?
Б а к у н и н. Готовьте на двоих, мы разберемся. Хлеба дайте как следует, не по-вашему. А сначала - стакан водки.
Л о т т а. Вина? Какого желает, сударь?
Б а к у н и н. Не вина, а водки.
Л о т т а. Хлебной водки, сударь?
Б а к у н и н. Совершенно верно, настоящей хлебной водки.
Л о т т а (всплескивая руками). Стакан!
Б а к у н и н. Ну, да, стакан.
Л о т т а. Больше ничего, сударь?
Б а к у н и н. Пока все.
В а г н е р. У нас есть Нирштейн, Михаил.
Б а к у н и н. Пейте себе на здоровье. Поражаюсь вашей способности сидеть целый вечер за стаканом вина и принимать это зубное полосканье микроскопическими глоточками.
В а г н е р. Неужели ты не ощущаешь наслаждения, когда пьешь?
Б а к у н и н. Вкусовые наслаждения - гурманство. Человек должен есть и пить не для вкуса, а для действия.
Б е н е д и к т. Вы не находите, коллеги, что все это могло быть сказано и менее громко?
П е р в ы й с т у д е н т. Это какая-то Иерихонская труба!
В т о р о й с т у д е н т. Он решил заткнуть ее полдюжиной завтраков!
(Студенты смеются.)
Б а к у н и н (медленно поворачивает к ним голову. Рекелю). Вот бы тебе эту публику в "Листок", писать юмористику...
Б е н е д и к т (вскакивает, как уколотый). Прошу вас, сударь, взять ваши слова назад!
Б а к у н и н (так же громко Рекелю). Нигде нет такой пустой молодежи, как у вас.
(Страшный шум и негодующие возгласы за столом студентов, повскакавших со своих мест.)
В а г н е р. Прошу тебя, Михаил...
П е р в ы й с т у д е н т. Мы требуем удовлетворения!
В т о р о й с т у д е н т. Вы ответите за это!
С т у д е н т ы. Грубиян! Мы заставим вас молчать! Неслыханно! Дерзость!
Б е н е д и к т (пробираясь между друзей). Если вы полагаете, что наша корпорация оставит такое оскорбление без последствий... (подходит вплотную к Бакунину) то вы ошибаетесь. Мы заставим вас извиниться публично, или дать нам удовлетворение... Мы заставим, сударь!
П е р в ы й с т у д е н т. Подлец!
(Бакунин грузно встает. Выпрямляется, словно потягиваясь. Молча смотрит Бенедикту в глаза, громадный и спокойный.
Безмолвная борьба происходит в напряженной тишине пивной.
Бенедикт с'ежился, ушел в свой сюртук, как в раковину.)
Б е н е д и к т. Я... если вы (отступает на шаг), если вы...
Г р у н е р т. Ох, Господи!
Б а к у н и н (точно погаснув, опускается на стул). Уберите от меня этого молодого человека.
(Шум возобновляется. Всюду горячо жестикулируют, особенно за столом студентов.)
П р о ф е с с о р (кидает опасливо-злобные взгляды на Бакунина). Молодые коллеги! Пятно, брошенное этим... м-м... развязным чужеземцем, ложится позором не только на вас, но и на все немецкое студенчество. Ваш долг, ваша обязанность, ваша честь...
К л о ц. Доктор, вы подливаете масла в огонь...
Б е н е д и к т (выкрикивает). Мы еще посчитаемся!
П е р в ы й с т у д е н т. Я его обозвал подлецом!
В т о р о й с т у д е н т. Он проглотит "подлеца" в виде соуса с котлетами!
П е р в ы й с т у д е н т. Трус!
(Студенты свистят и шаркают ногами.
Вагнер не знает, куда смотреть.
Рекель неподвижен и бледен.
Бакунин мечтательно-спокоен, точно кругом никого нет.
Лотта приносит большой поднос, заставленный кушаньями и тарелками.
Бакунин принимается за еду. Ест он громко, сосредоточенно и некрасиво: уничтожает пищу.
Вагнер смотрит на Бакунина с брезгливым ужасом.
К Рекелю вернулась зачарованная улыбка.)
Д а н и н и. Господа студенты больше шумят, чем действуют...
Г е н а р т. Покорнейше благодарю иметь дело с этаким слоном.
П е р в ы й а к т е р. У него спина точно суфлерская будка.
Д а н и н и. А кем он может быть?
Г е н а р т. Похож на газетчика: обтрепан и космат. Впрочем, ясно поляк...
Б а к у н и н (кивает Вагнеру и Рекелю и опрокидывает стакан с водкой в рот). Скверная у вас водка... Бр-р!
Л о т т а (восторженно). Вот это - мужчина!
Г р у н е р т. Не хотел бы я такого к себе в нахлебники...
В а г н е р. Боже мой, какая унизительная сцена!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18