— удивленно посмотрел на нее Прокофий. — Аль забыла что, иль недовольна?— Что ты, батюшка, уж как и довольна, как и довольна. Спасибо, кормилец!— Тогда что же?Цепким взором старуха окинула горки медных семишников и вдруг робко попросила:— Дозволь, батюшка, их заодно… Все равно тебе-то ими некогда заниматься. Отдай, касатик!— Да ты что ж, сдурела, старая? Ведь это денежки, а денежки счет любят!Бабка кинулась хозяину в ноги.— Милый ты мой, осчастливь старую! — Она залилась горькими слезами, словно потеряла дорогое…Прокофий неожиданно для себя снова зажегся озорством.— Слушай, матушка, так и быть, пусть по-твоему! — сказал он вдруг. — Только уговор такой: унесешь сама до вечера все семишники — твои, не унесешь — пиши пропало. Все заберу, и золото! Идет, что ли?На своем веку ростовщица немало повидала денег: и золотых, и серебряных, и медных. Понимала она, какой непосильный груз предстоит ей перетащить на своих костлявых плечах, но жадность старухи оказалась сильнее благоразумия. Она торопливо извлекла из угла пыльный мешок и стала сгребать семишники. Демидов с любопытством наблюдал за старой. «Откуда только взялось такое проворство?» — думал он.А старуха торопилась. Насыпав мешок, дрожа от натуги, она вскинула его на плечи и поплелась к воротам…Шла шатаясь, тяжелый мешок из стороны в сторону бросал ее щуплое, сухое тело. Из окон, из дверей выглядывали любопытные холопы: «Что только еще надумал наш чудак?»Несмотря на тяжесть, старуха осилила двор и вышла за ворота.— Куда ж ты? — крикнул вслед Демидов. Но бабка и не отозвалась.Она сволокла мешок с медяками домой, вернулась снова. Жадно загребая, насыпала побольше звенящих монет. Изнывая под тяжестью и хрипя, уволокла и второй мешок; прибежала за третьим.— Бросай, старая: не успеешь, вишь — солнце совсем на березе повисло! — закричал Прокофий.— Э, нет, батюшка, ты уж не жадничай! Уговор дороже денег! — отозвалась старуха.Из жалости он помог ей вскинуть на плечи третий мешок с семишниками.Старуха вошла в азарт: шустро и быстро заторопилась по двору. Досеменив до калитки, она неожиданно зацепилась за порожек и упала носом в землю.— Эй, вставай, матушка! — сжалился над ней Демидов. — Бог с тобой, бери все. Сейчас мои холопы перетаскают…Он смолк и в удивлении подошел к старухе.— Холопы! — закричал он. — Помогите бабке…Но помогать не пришлось. Старуха лежала недвижимо. Сбежавшиеся слуги повернули ее лицом кверху. В нем не было ни кровинки, ростовщица была бездыханна.— Упокоилась, хозяин. — Слуги сняли шапки и набожно перекрестились.Они осторожно приподняли ее, отнесли в сторону и положили на землю, скрестив ей на груди руки.Неподвижная, умиротворенная, старушонка потухшими глазами удивленно смотрела в голубое небо. Глаза мертвой производили неприятное впечатление.— Прикройте их! — приказал хозяин.Холопы наскоро добыли из мешка два медных семишника и положили на глаза покойницы.Демидов посмотрел на маленькое сухое тело старухи и с сокрушением подумал:«Эк, жадность-то какая! Всю жизнь гналась за богатством, а, глядишь, двумя медными семишниками прикрыли глаза. Как мало понадобилось — всего две денежки!..» 3 Надвигалась ранняя уральская осень. Над синими горами, над густыми кедровниками пролетали стаи крикливых перелетных птиц. Густым багрянцем пламенела трепетная осина; с задумчивой березки упал золотой лист. Вода в заводских прудах остыла и стала прозрачной-прозрачной. В такую пору в Невьянск прискакал гонец с вестью и приказанием от нового владельца Прокофия Акинфиевича приготовиться к достойной встрече.Одряхлевший дядя-паралитик Никита Никитич весь затрясся в веселом смехе.— Молодчага! Демидовская кровь! Отбил-таки свое добро — отцовщину! — похвалил он племянника и закричал холопам: — Чару, да поуемистей, гонцу!Прибывшему поднесли большой ковш хмельного. Он принял его из рук старого Демидова.— За доброе здравие старых и молодых хозяев! — льстиво провозгласил вестник и, не моргнув глазом, одним духом осушил ковш.— Славный питух! — одобрил Никита.Оживленный, веселый, он вызвал приказчика Мосолова и велел готовиться к пышной встрече молодого невьянского владельца.Великие тревоги и хлопоты, как пожар, охватили дворню. Много дней в барских хоромах мыли окна, полы, крыльца, чистили люстры, выколачивали ковры. На кухне неугомонно стучали ножи, шипели на раскаленных плитах огромные противни с жареными гусями, дичью, поросятиной. Над дворами летал пух, кричала под ножом птица. На заводскую площадь выкатили медные пушки и уставили их дулом на запад. Дорогу на многие версты усыпали изрубленным ельником; на пригорках расставили махальщиков, чтобы вовремя узнать о приближении молодого хозяина.В яркий солнечный день хожалый мужик Охломон вывез своего больного господина на крыльцо. С высоты его Никита Никитич в напряженном ожидании вглядывался в убегающую вдаль дорогу. Обряжен был старик в вишневый бархатный халат с кружевами и мурмолку, расшитую золотом.— Чуешь, ныне к нам прибудет новый хозяин? — оживляясь, обратился Демидов к хожалому.— Чую, батюшка Никита Никитич! — покорно отозвался тот, склоняясь над креслом-возилом.— А то чуешь, что новый хозяин — продувной и шельмец? — допытывался паралитик. — Чего доброго, он сгонит нас со двора!— Что вы, батюшка! — подобострастно отозвался Охломон. — Не допустит этого любезный Прокофий Акинфиевич. Притом, слава тебе господи, и вы в силе — телесной и денежной. У вас и своих заводишек хватит на полцарства!— То верно! — стукнул посохом о половицу крыльца Никита и ястребом поглядел на мужика. — Хвала богу, понастроил батюшка заводов и на мою долю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27