Лицо его светилось радостью победы. Евнух согласился. Золото околдовало его душу. Он проведет его к Истоку завтра в полночь кости будут брошены, и августа проиграет!
Грек поспешил в спальню. Там он написал письмо Абиатару, в котором просил завтра в полдень отдать деньги за дом, чтоб в полночь, когда его, Эпафродита, уже не будет в городе, тот смог вступить во владение имуществом.
Грек уже собирался лечь спать, последний раз у себя дома, но вдруг вспомнил еще о чем-то.
Из тщательно спрятанной шкатулки он извлек пергамен с подписью Юстиниана. Развернул его и опытной рукой написал слогом дворцовой канцелярии, что ему, Эпафродиту, разрешается посещение Ориона в темнице. Снова свернул пергамен, сунул его в серебряную трубку и туда же вложил перстень Феодоры.
"На всякий случай!" - решил грек и еще раз продумал весь план. Снаружи мягко шелестела Пропонтида, последний раз он слышал море в своем доме.
На другой день Эпафродит вышел из дома один - без рабов, без всякого блеска, пешком, в жалкой хламиде, с взлохмаченными волосами. На площадях народ приветствовал его сочувственными возгласами. Именитые горожане выражали ему свое соболезнование, толпа при виде оскорбленного благодетеля ипподрома громко вопила, заламывая руки. Эпафродит смиренно и печально опускал голову, но проницательные глаза его разглядывали толпу. Откровенно говоря, он не ожидал такого сочувствия, пусть, правда, и своекорыстного. В сердце его даже родилось озорное желание: а что, если выступить под аркадой на форуме Феодосия и рассказать людям правду об Истоке и о себе? Если при этом еще бросить в толпу несколько горстей серебра, то поднимется такая смута, что Юстиниан проклянет тот день и час, когда он возбудил следствие против него. Однако грек одолел искушение и стал обходить всех знаменитых юристов и асессоров, умоляя их о справедливом и милостивом дознании.
И хотя шумная толпа повсюду сопровождала Эпафродита, от его глаз не укрылись два подозрительных субъекта, которые словно невзначай наблюдали за ним из Средней улицы. Он одобрил про себя предусмотрительность Спиридиона, который проник к нему не улицей, а морем, и медленно, не спеша, отправился с визитами.
Униженно, как, бедный клиент, ожидал он у дверей, чтобы выиграть время и увести тайных соглядатаев как можно дальше от дома. Нумида размещал там купленных арабских и каппадокийских скакунов, складывая доспехи и шлемы, подготовленные для побега.
Миновал полдень, когда Эпафродит вернулся домой.
У ворот его встретил Нумида, он низко поклонился, не сводя с него полных радости глаз.
Грек ни о чем не спросил, не проронил ни слова. Лицо раба ясно говорило, что кони в конюшнях и оружие доставлено. Эпафродит ласково кивнул ему и вышел в атриум, где уже поджидал его Абиатар. Тот стал произносить слова сочувствия, закатывая при этом глаза и заламывая руки, а затем, предусмотрительно проверив все углы, - не подслушивает ли кто, разразился гневной речью:
- О Вавилон, разграбивший святой храм, угнавший наших отцов в рабство, о Вавилон, ты был агнцем, по сравнению с волком-Управдой. О, до костей пронял меня жестокий указ, до самых костей, он отнял у меня все, что я кровавым потом собирал бессонными ночами. И ты, благородный, обвинен, ты любимец Константинополя, ты, простодушный добряк, щедрой рукой отсыпавший деньги императору. Вот благодарность!
- Поэтому я и уезжаю!
- Уезжаешь? Невозможно! Весь Константинополь с тобой. Ты с триумфом возвратишься с суда.
- Эпафродит стар, ему не нужны триумфы. Пусть сухие бумаги славят победу. Теперь ты понял условия купчей?
- Ты смотришь вперед на десять лет.
- Пергамен у тебя с собою?
- Да, и деньги тоже. Пересчитывай!
- Я верю тебе. И желаю счастья. В полночь все станет твоим. Но молчи то тех пор, пока я не исчезну. Пусть душа твоя радуется этому легко приобретенному богатству. Документы в порядке, к ним не придерется ни один законник.
- Да хранит тебя ангел Товия!
Абиатар простился. Взгляд его ласкал колонны и наслаждался красотой дома и сада.
Солнце в этот день словно не желало тонуть в Пропонтиде. Эпафродит волновался, но в сердце своем чувствовал железную решимость. Все в нем каждый нерв, каждая мысль - было натянуто как могучая тетива, - вот сейчас сорвется с нее стрела и вонзится в самое сердце. Он взволнованно ходил по атриуму, прощаясь с прекрасным перистилем; останавливался перед статуей Афины, с бьющимся сердцем поглядывал на Меркурия, печально бродил по саду.
Прислуга праздно слонялась, испуганная, смущенная. Гнетущее настроение воцарилось в доме, в саду, на пристани. Все ожидали чего-то, всех томили предчувствия. Радован, высунув длинную бороду в отворенную дверь, смотрел на солнце, шептал молитвы, вновь и вновь обещая богам принести жертвы под липою в граде Сваруна, и трепетал в тоске и ожидании.
Постепенно море стало багровым. Огромный солнечный диск коснулся волн, погрузился в них и мгновенно исчез. Тогда Эпафродит созвал рабов в просторный перистиль. Глаза их светились преданностью, лица выражали печаль и сочувствие: ведь они видели своего господина в одежде обвиняемого.
Эпафродит встал. Лицо его торжественно, взгляд полон любви.
Легкой рукой он расправил глубокие складки плаща, в правой его руке сверкал крест, усыпанный драгоценными камнями. Ярким пламенем горели все светильники, так что померкли первые звезды в небе над имплювием.
Никогда еще не выглядел Эпафродит столь величественно, никогда не казался таким высоким и сильным - ни дать ни взять апостол! Таинственная сила, страх и надежда согнули колени рабов, они склонились и опустились на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146