У самого выхода светились раскаленным оранжевым светом два электрических обогревателя, и я наслаждался теплом. В курительной на доске объявлений вывешивались сведения о пройденном отрезке пути; я вошел и прочитал вчерашнюю сводку: с полудня четверга до пятницы «Титаник» прошел 386 миль. Какой-то пассажир спросил проходившего мимо стюарда, пройдем ли мы сегодня больше, и тот ответил, что, по его мнению, сегодня лайнер вполне сможет одолеть свыше пятисот миль.— Прошу прощения, стюард, — сказал я, — как бы я мог побеседовать с капитаном Смитом? Это очень важно.— Ну что ж, сэр, в половине одиннадцатого — а сейчас почти половина — он, как обычно, появится на палубе с утренней инспекцией. Полагаю, сэр, это как раз и будет самый подходящий случай.Тогда я снова вышел на палубу и устроился в деревянном шезлонге, наблюдая за почти неощутимым креном лайнера — горизонтальная линия поручней верхней палубы медленно опускалась ниже далекого, опоясавшего нас кольцом горизонта, замирала в таком положении, затем снова так же медленно поднималась. Это монотонное зрелище подействовало на меня успокаивающе, и когда я услышал приближавшиеся голоса инспекции, я уже знал, что сумею подняться и сказать то, что должен был сказать.В мою сторону шли пятеро офицеров во главе с самим капитаном — все в парадной синей форме с отложными воротниками, при медалях. Один из офицеров делал заметки, капитан непрестанно поворачивал из стороны в сторону крупную, очерченную седой бородкой голову, наблюдая, комментируя, кивая и улыбаясь пассажирам, однако стремительно проходя мимо — он явно не был склонен к разговорам, и я заставил себя встать, преградить дорогу офицерам, вынудил свои губы зашевелиться:— Капитан, могу я поговорить с вами? По очень важному делу.Он остановился, внимательно взглянул на меня.— Слушаю вас.— Сэр… капитан Смит… — Господи, как же мне осмысленно изложить все это? — Я обладаю неким… особенным знанием. — Не то! Как же, как мне это сказать?! — Сэр, если вы сохраните прежний курс и скорость, в воскресенье ночью мы столкнемся с айсбергом. Это правда! Я… — И я осекся, потрясенный, — капитан широко улыбался.— О, не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь! — Он небрежно и ободряюще похлопал меня по плечу. — Нам все известно об айсбергах; сейчас как раз их время, и мы уже получили немало предупреждений, верно, Джек? — Он глянул на одного из офицеров.— Так точно, сэр, с «Императрицы Британии» и с «Турели». Сообщают о ледяных полях, отдельных мелких и крупных айсбергах в районе сорока одного градуса пятидесяти минут северной широты и сорока девяти градусов пятидесяти минут западной долготы. Полагаю, сэр, по мере приближения к указанному району число предупреждений возрастет.И этот импозантный, с тщательно подстриженной бородкой, славный капитан одарил меня приятной улыбкой.— Как видите, сэр, мы обо всем предостережены, — сказал капитан Смит, — но тем не менее благодарю вас от всей души. — Он вновь легонько коснулся ладонью моего плеча. — Не беспокойтесь.И они двинулись дальше.Так-то вот… М-да. Что же еще мог он подумать или сказать? И что же теперь? Не осталось уже ничего, что я мог бы сделать. Только ждать. И из-за своего проклятого знания я не мог больше разговаривать с другими пассажирами, не мог даже смотреть на них. Моими соседями по столику в столовой были мужчина средних лет, только что удалившийся на покой, и его супруга, а также другой мужчина, лет сорока, — все англичане. И у меня не было сил по-прежнему поддерживать пустячные застольные беседы, которые частенько прерывались дружным смехом, когда в голове у меня непрерывно вертелась одна и та же мысль: «Что будет с вами завтрашней ночью?»Мне нужно было найти укрытие от вида и голосов живых людей, чья обувь — я против воли все время поглядывал на ноги пассажиров — пролежит на дне океана еще много десятилетий, когда и одежда и плоть уже превратятся в ничто. И в воскресенье после обеда, беспокойно и бесцельно блуждая по лайнеру, я отыскал такое укрытие на самой корме — оно нависало над морем, выступая назад даже дальше, чем огромный руль. К этому уединенному месту вела короткая лесенка с палубы Б. И в этом пустынном, безлюдном уголке судна, где полным-полно было судовых механизмов — лебедок, кранов, — я стоял на самом краю кормы, опершись локтями о поручни, и пытался отделить мое беспомощное "я" от грядущего ужаса. Там я продолжил свою прежнюю игру — следить за зеленовато-пенным следом, который рассекал воду за кормой «Титаника».Голова пустеет, когда долго смотришь на изменчивый и неизменный корабельный след. Спокойное серое море пролегало за нами, отливая красивым зеленоватым отсветом, вскипая мелкими пузырьками — бескрайняя водная дорога, по которой мы только что прошли. Положив локти на поручень, сцепив пальцы рук в пустоте над морем, я смотрел, как из глубины всплывают порожденные гигантскими винтами пузыри; наблюдал, как время от времени мелкие поправки курса рождали в пенной линии игривый завиток, слегка отклоняя ее вправо или влево. Смотрел, как в океанской дали возникла точка и превратилась в птичий силуэт; как называются эти птицы — крачки, кажется? Птица долго летела за нами, неподвижно распластав крылья, вольно паря в незримом потоке теплого воздуха, который тянулся за лайнером, затем взмахнула крыльями, накренилась, словно забавы ради. Наконец птица снизилась, сложила крылья и закачалась на воде, в нашем зеленовато-пенном следе. Кажется, я слышал, что крачки спят прямо на поверхности моря.И здесь, на корме, склонившись над пенным путем, я наконец сумел убежать от реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108