Это не более чем отражение сцен, запечатленных памятью Айши, а может быть, даже и не отражение, а фантомы, порожденные в нашем воображении с помощью некой месмерической силы.
Нет, все это не истинные чудеса, ибо при всей их необыкновенности они поддаются объяснению. Какие же у нас основания ожидать чуда сейчас?
Такие мысли роились в головах у нас с Лео. Рождались и умирали бесчисленные минуты, но ничего не происходило.
Наконец все же что-то произошло. Свет, который лился от огненной завесы, постепенно померк, а сама завеса опустилась вниз, в кипящую бездну. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: как мы уже видели издали, завеса постоянно менялась – обычно с приближением рассвета, а время было уже предутреннее.
И все же от наползающей тьмы это зрелище вселяло еще больший ужас. В последних лучах гаснущего света Айша встала и подошла к небольшому выступу скалы, откуда сбросили тело Рассена; здесь она остановилась – черная безобразная карлица на фоне дымчатого мерцания, которое все еще поднималось снизу.
Лео хотел было последовать за ней, опасаясь, что она хочет броситься вниз; честно сказать, я тоже думал, что именно таково ее намерение. Но жрец Орос и жрица Папаве, повинуясь, по-видимому, какому-то тайному велению, подбежали и схватили его за руки. Стало уже совсем темно, и впотьмах мы услышали, как Айша поет скорбный, словно похоронный, гимн на неизвестном нам священном языке.
Сквозь темноту, покачиваясь, как парящая птица, поплыл большой сгусток огня. В ту ночь мы уже видели много подобных огненных сгустков; как я уже описывал, ветер срывал их с верхнего края пылающей завесы. Но… но…
– Хорейс, – шепнул Лео, стуча зубами, – этот огонь плывет против ветра.
Ближе и ближе подлетал огненный сгусток – он был странной формы: два огромных крыла, и между ними что-то темное. Вот он достиг выступа скалы. Крылья подплыли к карлице, которая там стояла, ярко осветив се на мгновение. Затем они вдруг померкли и растворились во мгле – все исчезло.
Прошла минута, а может быть, и все десять – и вдруг Папаве, услышав какой-то неслышимый для нас зов, тихо прошла мимо меня: я почувствовал легкое прикосновение ее одежды. И опять – безмолвие, тьма. Затем Папаве возвратилась на прежнее место, дышала она шумно и судорожно, как человек, сильно испуганный.
Итак, подумал я, Айша бросилась в пропасть. Трагедия закончена.
И вдруг полилась изумительная мелодия. Это могло быть пение жрецов у нас за спиной, хотя и навряд ли, потому что ни до, ни после этого я никогда не слышал ничего подобного, и не только в храме, но и вообще где-либо на земле.
Описать ее не в моих силах, могу лишь сказать, что мелодия внушала непонятный ужас – и в то же время была необыкновенно упоительна. Она струилась из черной дымящейся бездны, где еще недавно висела огненная завеса, и все росла, ширилась, умножая отголоски, – то слышался отдельный, небесно-прекрасный голос, то согласный хор, то воздух сотрясался от громовых звуков, будто одновременно играла целая сотня органов.
Разнообразная, величественная мелодия вобрала в себя и выражала всю гамму человеческих чувств; впоследствии я часто думал, что этот гимн, пеан возрождения, в своем всеобъемлющем богатстве, широте порывов вполне мог бы символизировать бесконечную изменчивость, многоликость духа Айши. Но были в этой мелодии, как и в ее духе, преобладающие темы: могущество, страсть, страдание, тайна и красота. Не вызывало сомнений и основное содержание этого песнопения, кто бы его ни исполнял. Это была история великой души во всех ее превращениях: поклонение, поклонение, поклонение божественной владычице.
Звуки неземного песнопения постепенно слабели – так слабеет аромат курений, возносясь к высоким расписным сводам собора, – и наконец с печальными всхлипами они замерли где-то в глубинах пропасти внизу.
На востоке блеснул первый луч восходящего солнца.
– Занимается заря. Смотрите! – сказал спокойный голос Ороса.
Луч пламенным мечом рассек небо у нас над головой. Затем стал быстро снижаться. И вдруг упал – но не нас, ибо мы находились в укрытии, а на выступ скалы с самого края.
И там – о чудо из чудес! – нашим глазам предстало небесное видение: фигура женщины в одном-единственном одеянии. Женщина, казалось, спала, глаза ее были закрыты. Или, может быть, она была мертва – ее лицо напоминало маску смерти. Но вот на ней заплясал солнечный свет: под тонким покрывалом засияли большие, точно у изумленного дитяти, глаза; на белой, цвета слоновой кости груди, а затем и на бледных щеках заиграли алые краски жизни; на ветру затрепетали черные вьющиеся волосы, которые облекали ее наподобие одеяния; сверкнула голова драгоценной змеи, что обхватывала ее стан, вместе с волосами.
Что это – иллюзия или же сама Айша – точно такая, какой она вошла в крутящийся Столп Пламени в пещерах Кора? У меня и у Лео подкосились колени; обняв друг друга за шею, мы бессильно опустились на каменный пол. И тогда заговорил голос, что был слаще меда, нежнее, чем шелест вечернего ветерка в тростнике, – и вот что он сказал, этот голос:
– Иди ко мне, о Калликрат, я хочу возвратить тебе искупительный поцелуй веры и любви, который ты мне только что подарил .
Лео с трудом поднялся на ноги. Пошатываясь, точно пьяный, он подошел к Айше и в избытке чувств пал перед ней на колени.
– Встань, – сказала она, – это я должна стоять перед тобой на коленях. – И протянула руку, чтобы помочь ему встать, все время что-то нашептывая ему на ухо.
А он все никак не вставал: то ли не хотел, то ли не мог. Она медленно нагнулась и притронулась губами к его лбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104