А когда ты спускался с ледника, не зная, что ожидает тебя в конце этой опасной тропы, лишь по своей собственной воле, побуждаемый любовью ко мне, ты, не раздумывая, погружался в пропасть еще более глубокую, чем та, что зияла под тобой, чтобы разделить все ужасы с моим духом. Ты понял наконец?
– Кое-что, не все, – медленно произнес он.
– У тебя на глазах двойная пелена слепоты, – нетерпеливо воскликнула она. – Слушай же! Если бы вчера ты поддался естественному голосу Природы и отверг меня, я была бы обречена бессчетные годы оставаться в этом отталкивающем облике; была бы обречена играть убогую роль жрицы забытой религии. То было первое на твоем пути искушение, испытание для твоей плоти, – нет, не первое, второе: первым была Атене со всеми своими соблазнами. Но твоя верность преодолела это испытание, и волшебная сила твоей всепобеждающей любви возродила мою красоту и мою женственность.
Если бы ты отверг меня сегодня ночью, когда, как мне было велено, я показала тебе это видение в храме и призналась в самом тяжком грехе, обременяющим мою совесть, – в полном отчаянии, беспомощная, лишенная защиты моего земного всевластия, я была бы ввергнута в бесконечно долгую и темную ночь одиночества. Это было третьим, назначенным свыше испытанием твоей души, и если бы не твоя стойкость, Лео, судьба продолжала бы держать меня за горло и не ослабила бы своей хватки. Ныне же я возродилась в тебе – благодаря тебе я могу надеяться на блаженное существование в ином мире, вместе с тобой. И все же, и все же вполне вероятно, что тебе придется еще перенести тяжкие страдания…
– Это меня не страшит, – ласково перебил ее Лео. – Душа моя почти спокойна; в конце концов всем нам воздастся по справедливости. Если я освободил тебя от пут, спас твою душу от угрожавшего ей духовного зла, приняв всю вину на себя, – стало быть, я жил, а если будет надобно, и умру не напрасно. Прекратим этот разговор; только ответь мне на один вопрос. Как ты преобразилась там, на вершине?
– В пламени я покинула тебя, Лео, и в пламени возвратилась; в пламени, может быть, мы с тобой оба оставим этот мир. Но, возможно, менялась я лишь в ваших глазах, в действительности же мое обличие было неизменным. Я ответила. Не пытайся узнать больше.
– И все-таки я задам еще один вопрос. Сегодня мы были обручены, Айша. Когда же мы станем мужем и женой?
– Еще не настало время, не настало время, – торопливо проговорила она, ее голос дрожал. – Ты должен обождать, Лео; несколько месяцев, а может быть и целый год, тебе придется довольствоваться ролью друга и возлюбленного.
– Почему? – воскликнул он с горьким разочарованием. – Я уже давно в этой роли, а ведь я не молодею и, в отличие от тебя, скоро стану стариком. Жизнь проходит, иногда мне кажется, что конец уже близок.
– Не говори так, это не к добру, – сказала она, вскочив с дивана и рассерженно топнув обутой в сандалию ножкой: так она пыталась замаскировать свой страх. – И все же ты прав: ведь ты не защищен ни от всевозможных случайностей, ни от той угрозы, что таит в себе время. Что, если ты умрешь, а я останусь в живых?! Какой это будет ужас!
– Тогда подари мне свою жизнь, Айша.
– Я сделала бы это с большой радостью, отдала бы тебе ее всю целиком, если бы взамен ты мог подарить мне дар смерти… Бедные смертные, – продолжала она, и в ее голосе прорвалась внезапная страсть, – вы молите своих богов о долголетии и тем, сами того не зная, сеете в своей груди семя, что может принести десятки тысяч несчастий. Неужто не ведаете вы, что этот мир не что иное, как огромный ад, откуда вновь и вновь, после недолгого пребывания, усталая и смятенная душа устремляется, рыдая, к вечному покою?
А теперь представьте себе, как это неимоверно тяжко: жить вечно, оставаясь человеком, стареть не телом, а душой, видеть, как умирает твой возлюбленный, отлетая в те края, куда ты не можешь за ним последовать, терпеливо ждать бессчетные века, которые падают на бессмертное существо, словно капли воды на алмаз, не в силах его источить, когда же наконец возродится твой возлюбленный, – и вот он возрождается и уходит в неведомую пустоту прямо из наших рук, бессильных его удержать.
Представь себе, что любой наш грех, искушающий взгляд, неосторожное или недоброе слово, даже любая своекорыстная мысль или своекорыстный поступок, тысячекратно усиленные и более долговечные, чем мы сами, становятся проклятием для судеб миллионов людей, живущих на общей груди земли, а в это время бессмертный Перст записывает все в свою книгу, а холодный Голос Справедливости взывает к нашей одинокой совести: «О, нестареющая душа! Смотри, какой урожай вызревает, посеянный твоей беспечной рукой; напрасно стремишься ты к водам забвения!»
Представь себе, что ты обладаешь всей земной мудростью, и все же тебя сжигает неудовлетворенное желание достичь запретных глубин, представь себе, что ты сосредоточил в своих руках все богатство, всю власть, и вдруг отбрасываешь их, как дитя – надоевшую раскрашенную игрушку; что ты играешь на арфе славы, но ее бренчание так тебе надоедает, что ты в бешенстве растаптываешь ее ногами; что ты подносишь к губам кубок наслаждений, а в нем не вино, а песок; удивительно ли, что в конце концов в полном отчаянии мы простираемся ниц и молим безжалостных богов, в чьи украденные одеяния мы рядились, забрать у нас все, чтобы мы могли сойти нагими в могилу?
Такой ли жизни ты хочешь, Лео? Готов ли ты ее принять?
– Да, но только вместе с тобой, – ответил Лео. – Все эти разочарования – порождения одиночества; наш совершенный союз обратил бы их в радость.
– Да, – согласилась она, – пока нам позволили бы быть вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104