Но колокольни были по большей
части разрушены, и звон получался слабый, жалобный.
По пустеющим улицам дребезжали телеги, на которых поверх
сваленного кучей добра сидели те, кто не мог идти.
Шествие текло по центральной городской магистрали к
южным воротам. Казалось, все в городе пришло в движение.
Утром этого дня Анна-Стина открыла окно, и в дом на улице
Черного Якоря тут же ворвался колокольный звон. Она постояла,
прислушалась. К тревожному перезвону неожиданно присоединился
еще один колокол, совсем близко от дома близнецов. Побледнев,
Анна-Стина повернулась к окну спиной. Ингольв вышел в гостиную
босой, поежился - утро было прохладное - бросил на сестру
рассеянный взгляд и принялся пить из серебряного кувшина, где
еще мать, а до нее - бабка близнецов всегда держали воду.
- Что случилось? - спросила Анна-Стина. - Почему звонят?
Ингольв пожал плечами.
- Должно быть, Карл Великий где-то умер, - сказал он,
пролил на себя воду и замолчал, заметно разозлившись.
Анна-Стина еще раз выглянула в окно.
- А соседи, похоже, съехали.
Ингольв поставил кувшин обратно на буфет и спросил:
- Анна, что у нас на завтрак?
Она устремила на брата долгий взгляд, не понимая, как он
может спрашивать сейчас о каком-то завтраке. Но Ингольв и
бровью не повел. Демонстрируя полнейшее безразличие к
пронзительным взглядам сестры, капитан уселся за стол и хлопнул
ладонями по скатерти.
- Детка, я голоден. И отойди от окна. Мне не хотелось бы,
чтобы тебя ненароком подстрелили.
Анна-Стина задернула шторы, и комнату залил приглушенный
розоватый свет. Девушка поставила на стол чашки, принесла из
кухни кипяток и несколько жареных без масла сухарей. Уселась
напротив брата. Он с аппетитом хрустел сухими хлебцами и,
казалось, в ус не дул. Анна-Стина заставила себя взять кусочек.
Неожиданно Ингольв встретился с ней глазами. Слезы потекли по
щекам Анны-Стины, губы ее задрожали. Она поперхнулась и
закашлялась. Ингольв подождал, пока уймется кашель, подал ей
кипятка в чашке и улыбнулся.
- Почему ты плачешь, Анна? Что тебя так испугало?
- Почему звонят?
- Армия отступает. Жители покидают Ахен. Разве ты не
знала, что рано или поздно это случится?
- Знала... но почему так скоро?
Он пожал плечами.
- Какая разница? Перед смертью не надышишься.
Несколько секунд они сидели молча. Ингольв смотрел в
испуганные глаза сестры. Потом улыбнулся.
- Нам нет никакого дела до этого, Анна. Нас это не касается.
Мы с тобой остаемся в Ахене, правда?
Она торопливо кивнула и стала еще более испуганной.
- А если из города ушли все? Что тогда, Ингольв?
- Значит, мы останемся здесь вдвоем, - сказал Ингольв. - Кстати,
а где Синяка?

Синяка прятался в развалинах богатого купеческого дома
неподалеку от площади Датского замка, устроившись на куске
стены с вырезанными в сером камне коршунами. Он хотел видеть
всё.
От непрестанного колокольного звона гудело в голове. Мимо
бесконечным потоком двигались солдаты - пехотинцы в высоких
медных шлемах и белых мундирах, кавалеристы в ярко-красных
плащах, артиллеристы. Кони, сабли, пики, грозные пушки,
приклады, украшенные резьбой по кости, сапоги, колеса - все это
сливалось в яркую пеструю картину. Казалось, шествие будет
тянуться вечно.
Но через несколько часов город опустел. Людской поток
хлынул в юго-восточные ворота.
Затем более получаса ничего не было слышно, кроме ветра и
плеска волн. Колокола замолчали. После недавнего грохота, после
колокольного звона, лязга оружия, стука подков, гудения тысяч
голосов особенно остро ощущалась тишина, и даже на большом
расстоянии был хорошо слышен плеск волн о борта оставленных
яхт.
Но вот до Синяки донесся новый звук. По Первой Морской
улице затопали сапоги. Они ступали тяжело, медленно, словно бы с
усилием. Заскрипели деревянные колеса - вверх по улице
вкатывали единорог. В город вошли Завоеватели.
Это были рослые крепкие люди, одетые в меховые куртки и
штаны из дубленой кожи. Немногочисленные по сравнению с той
армией, которая только что отступала через Ахен, исхудавшие за
время похода, с головы до ног забрызганные грязью, они вступали в
завоеванный город так, словно добрались наконец до постоялого
двора, где можно передохнуть после трудной, но хорошо сделанной
работы.
Вверх по развороченной мостовой они втаскивали два
станковых арбалета и единорог, черный, с ярким медным пятном
там, где была сбита ручка. Двое или трое все время кашляли. Один
из них споткнулся на крутом подъеме, но даже не выругался.
По сравнению с ахенским офицерством Завоеватели
выглядели жалкими оборванцами, и уж совершенно непонятно было,
как им удалось разбить такую великолепную армию. Синяка не мог
взять в толк, как эти простые прямые клинки и старые
длинноствольные ружья смели с пути всю ту армаду сверкающей
меди и железа, которая проколыхалась перед ним полчаса назад.
Взрывы у форта сорвали осеннюю листву с лип, растущих
вдоль Первой Морской улицы, а ветер смел листья. Завоевателей
окружали тлеющие руины, брошеные дома и безмолвие опустевших
улиц, где слышны были только звуки шагов. Двери качались,
распахнутые настежь. Дворы были захламлены обломками и
брошенными в спешке вещами.
Одолев подъем, Завоеватели вышли на небольшую круглую
площадь, посреди которой торчала башня, оставшаяся от более
древней крепостной стены, сейчас уже разобранной.
Предпоследний дом на улице перед площадью уцелел и производил
рядом с развалинами впечатление чего-то лишнего.
Резкий порыв ветра метнулся над площадью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10