— Не страдает он, — убежденно сказал маленький надсмотрщик.
— Липа справки-то, — встрял один из рабов, за что получил пинка.
Белобрысый вдруг испугался. Побелел — на такой-то жаре. Вцепился в рукав надсмотрщиковой тужурки.
— Вы что — ЕМУ меня продать хотите?
— Ты знай молчи, — прошипел надсмотрщик. — В богатое учреждение попадешь.
— В Оракул?
Аж губы затряслись.
Надсмотрщик изумленно оглядел белобрысого с ног до головы.
— Молчи лучше, — повторил он. — Счастье тебе привалило, Беда.
— Бэда, — поправил программист.
Надсмотрщик махнул рукой.
— Один хрен, беда мне с тобой. Кому ты нужен, с твоими тройками да религиозными заморочками...
— Не продавайте меня в ихний бесовский кабак, — умоляюще сказал программист.
Надсмотрщик схватил его за волосы и сильно дернул.
— Я тебе башку оторву, — зашептал он. — Молчи, Беда. Сгниешь ведь в рабских бараках.
— Лучше уж в бараках сгнить, чем служить Оракулу.
— Тебя не спрашивают. Раньше думать надо было, когда на тройки учился.
Верховный Жрец вытащил кошелек, раскрыл его под жадными взглядами рабов и надсмотрщика, отсчитал пятьдесят сиклей. Хрустящими новенькими ассигнациями с изображением башни Этеменанки.
Купчую писали в той же караулке, под угрюмым взглядом белобрысого программиста. Солдаты привычно подмахнули в графе «подпись свидетелей», шлепнули круглую печать, помахали ею в воздухе, гоняя смрад, — чтобы высохли чернила. И вручили Жрецу.
После бараков тебе хоть что раем покажется.
Шли, спотыкаясь, среди столпотворения вавилонской толпы: впереди Верховный Жрец Оракула, за ним белобрысый раб. И на душе у обоих было тошно.
В самом центре необъятного Вавилона стоит большое здание постройки времен рококо. Когда-то, в незапамятные времена, этот дворец принадлежал вельможе могущественному и богатому. Сюда приходили знаменитые поэты. Поднимались, не спеша, по широкой мраморной лестнице, между голоногих мраморных нимф. В гостиных с золочеными завитками по белым стенам читали свои знаменитые стихи. Замирая и млея, слушали их красавицы с белыми плечами, отраженные в сверкающих зеркалах.
И еще есть библиотека со стеллажами мореного дуба и готическим камином, где знаменитые поэты ебли знаменитых красавиц. Об этом написаны обширные литературоведческие труды.
Теперь в этом дворце разместился Оракул. Ступени здесь широкие и низкие, как в Кносском дворце. Пиф привычно метет их подолом длинного одеяния. И множество отражений Пиф двигаются в зеркалах справа и слева.
Только парадная лестница еще и сохранилась с тех давних времен, когда здесь гремело бесстыдное рококо. А праздничные, как коробки с новогодними игрушками, залы — те изуродованы фанерными перегородками, разделены на длинные, как пеналы, «офисы»: одна стенка и кусок потолка сверкает лепной позолотой, а с трех остальных, фанерных, уныло скалятся голыми задницами красотки из порнографических журналов.
По узким переходам между стенками снуют клерки, менеджеры, представители заказчиков. А то и сами заказчики — кто помельче — робея, бродят между хлипких стенок в поисках младшего жреца.
Иногда пройдет, пыля облачением, жрица. Перед пифиями, даже младшими, все почтительно расступались. Известны странноватым норовом — так полагалось.
Ох и взбесилась же Пиф, когда налетела, выскочив из-за поворота, на какого-то ротозея из низшей касты. Разглядев же его хорошенько, даже ахнула от гнева. Бритый наголо служащий из касты программистов. На локте (рубаху засучил, дрова колоть собрался, что ли?) восьмизначный номер: раб, из университета (812 — университетский шифр). Морда незнакомая, противная, белесая.
— Еб твою мать, — прошипела Пиф.
Злющая-презлющая.
— Извините, — сказал программист. Он растерялся.
Пиф покраснела, резко повернулась, взметнув подол, пошла прочь. Спина прямая, как будто аршин проглотила.
(«Не сутулься! — орала на нее Верховная Жрица, муштруя новенькую. — Не на панель пришла. Что ты себе под ноги шаришь? В небо устремляйся, в небо!..»)
И стоило вспомнить об этом, как заныл позвоночник — старая пифия треснула между лопаток посохом, чтобы лучше запомнились заветы старших.
Пиф шваркнула за собой дверью.
На ее рабочем столе, возле выключенного компьютера, уже лежали распечатки.
— Привет, — из полутемного угла сказала Аксиция.
— Прости, я тебя не заметила. — Пиф отодвинула кресло на колесиках, плюхнулась в него, развернулась в сторону Аксиции, спиной к своему столу.
Младшая жрица Оракула, Аксиция поступила на службу несколькими месяцами раньше, чем Пиф, и вместе с ней проходила подготовку у наставника Белзы. Тоненькая, как веточка, Аксиция казалась неуместно юной в суровом облачении жрицы. Пиф трудно было представить себе ее в наркотическом экстазе, исторгающей пророчества.
— Уже уходишь? — с сожалением спросила Пиф.
— Могу задержаться, — великодушно согласилась Аксиция. — Выпью с тобой чаю.
— Много было работы? — спросила Пиф, наблюдая, как девушка вынимает из ящика чашки, ищет заварку.
— Три заказа отклонила, — сказала Аксиция, заливая воду в кофеварку. — Ой, у нас все чашки немытые...
И потянулась к звонку — вызвать жреческую прислугу. При мысли о тетке Кандиде Пиф поморщилась: Оракул поскупился, по дешевке купил для младшего персонала невообразимо неопрятную старуху с бородавками на руках.
— Лучше уж я из немытой, — поспешно сказала она.
Аксиция фыркнула.
— Как хочешь.
— Что за заказы?
— Надоели эти банки, ни стыда ни совести. Сказано, что стратегическая информация не является объектом пророчествования Оракула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29