Холм находился в городе, почти рядом с "Панчо Вилья", но
представлял собой своеобразный буколический оазис: горожане следовали
прекрасному мексиканскому обычаю превращать холмы в парки, а не
застраивать их домами. Чудесное местечко...
- Родная, я никогда не стал бы уговаривать тебя принять взгляды моей
церкви. Но мне хочется знать о тебе как можно больше. Я обнаружил,
например, что мне очень мало известно о религии в Дании. Думаю, что в
основном датчане - лютеране, но не знаю, есть ли у вас собственная
государственная церковь, как в других европейских странах. Иначе говоря,
какова твоя церковь, сурова она или либеральна, но какова бы она ни была -
как ты к ней относишься? И помни, что сказал отец Махаффи - я с ним
полностью согласен. Я не верю, что только церковь владеет дверью, ведущей
в рай.
Я вытянулся на земле. Маргрета сидела, обняв колени, и пристально
смотрела на запад, в океан. Ее лицо было скрыто от меня. Она не ответила
на мой вопрос. Наконец я тихонько ее окликнул:
- Дорогая, ты меня слышала?
- Я тебя слышала.
Я снова подождал, а потом добавил:
- Если я сую нос нс в свое дело, то прошу прощения и беру свой вопрос
обратно.
- Нет. Я знала, что когда-нибудь мне придется дать на него ответ.
Алек, я не христианка. - Она опустила колеям, обернулась ко мне и
посмотрела прямо в глаза. - Ты можешь развестись со мной так же просто,
как и женился. Только скажи и все. Я не стану бороться. Уйду тихонько, и
делу конец. Но, Алек, когда ты говорил, что любишь меня, и потом, когда
сказал, что мы муж и жена перед Богом, ты не спрашивал меня о моей вере.
- Маргрета...
- Да, Алек.
- Прежде всего пополощи рот. А потом попроси у меня прощения.
- В бутылке еще, должно быть, осталось вино, чтобы прополоскать рот.
Однако я не могу просить прощения за то, что не сказала тебе об этом
раньше. Я ответила бы правдиво в любое время, но ты меня не спрашивал.
- Ты должна прополоскать рот потому, что заговорила со мной о
разводе. И просить прощения за то, что смела подумать, будто я могу
бросить тебя по какой бы то ни было причине вообще. Если ты посмеешь еще
раз поступить так скверно, я, пожалуй, отшлепаю тебя. И помни, я тебя
никогда не оставлю. В богатстве или в бедности, в болезни и во здравии,
сейчас и навсегда... Женщина, я люблю тебя. И попробуй вбить это в свою
тупую голову.
Внезапно она оказалась в моих объятиях, плача во второй раз за время
нашей совместной жизни. А я делал единственно возможное в такой ситуации -
утешал ее поцелуями.
Услышав за спиной одобрительные возгласы, я обернулся. Вершина холма
принадлежала нам одним, поскольку для большинства людей этот день был
рабочим. Но сейчас я обнаружил, что мы даем представление для двух
праздношатающихся шалопаев, таких юных, что их пол было невозможно
определить. Поймав мой взгляд, один из них одобрительно заорал, а потом
громко изобразил звук поцелуя.
- Валите отсюда! - закричал я. - Прочь! Vaya con Dios! [Шли бы вы с
Богом! (исп.)] Я правильно говорю, Марга?
Она перебросилась с ними несколькими словами, и вскоре они удалились,
давясь от смеха. Я обрадовался этой передышке. Я сказал Маргрете все, что
должен был сказать, так как она нуждалась в ободрении после своей глупой и
храброй речи. Но если говорить честно, и я был потрясен до глубины души.
Я хотел заговорить, но подумал, что для одного дня наговорил вполне
достаточно. Однако Маргрета тоже молчала, тишина стала невыносимой. Я
чувствовал, что нельзя оставлять затронутый вопрос в этаком подвешенном
состоянии.
- Так во что же ты веришь, дорогая? Теперь я вспомнил, что в Дании
живут и евреи. Не все же датчане - лютеране.
- Есть и евреи, но немного. Вряд ли больше одного на тысячу. Нет,
Алек... Существуют и более древние боги.
- Древнее Иеговы? Быть того не может!
Маргрета ничего не ответила, что было для нее характерно. Если она с
чем-либо не соглашалась, то обычно молчала. Казалось, ей совершенно не
интересны решающие аргументы, чем она отличалась от девяноста девяти
процентов представителей человеческой расы, многие из которых готовы на
любую пытку, лишь бы одержать верх в споре.
И я оказался в позиции человека, которому приходится говорить за обе
стороны, чтобы спор не погиб от анемии.
- Беру свои слова обратно. Мне не следовало говорить: "Быть того не
может". Я ведь исходил из общепринятой хронологии епископа Асшера.
Согласно его датировке мир был сотворен пять тысяч девятьсот девяносто
восемь лет назад - если вести отсчет от наступающего октября. Конечно, в
Библии вообще нет никаких дат, поэтому Хейлс пришел к другим
результатам... Гм... семь тысяч четыреста пять лет, если не ошибаюсь -
надо будет потом написать эти цифры, тогда я вспомню точнее. А другие
ученые приводят собственные расчеты, большинство которых несколько
расходятся в деталях. Однако все они согласны в том, что за четыре или
пять тысяч лет до Рождества Христова имело место уникальное событие -
сотворение мира, когда Иегова сотворил мир и в процессе творения создал
время. Время одно существовать не может. Как следствие, ничто и никто и
никакой бог не может быть древнее Иеговы, поскольку Иегова создал время.
Понимаешь?
- Лучше бы я промолчала!
- Моя дорогая, я же всего-навсего веду интеллектуальную беседу; и
вовсе не хочу - никогда не хотел и не захочу - обидеть тебя. Я только
показал тебе ту ортодоксальную манеру, с которой ученые подходят к
датировке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138