Судя же по его поведению, можно было предположить, что мы здесь ведем речь о кирпичах и цементе, а не о человеческом существе”. Судья пошевелился в кресле с высокой спинкой, просматривая свои записи, потянулся за стаканом воды со льдом, неторопливо отхлебнул из него… Репортеры заерзали в нетерпении, некоторые демонстративно поглядывали на часы, и Элан догадался, что многих из них подпирают сроки сдачи материалов в редакцию. Хотя уже перевалило за одиннадцать часов, в зале было по-прежнему необычно многолюдно. Всего лишь несколько адвокатов, очевидно, занятых неотложными делами, покинули зал, однако на их месте появилось гораздо больше народу, в чем Элан убедился, оглядев заполненные ряды кресел позади себя.
Только сейчас Элан начал слышать доносившиеся снаружи звуки: завывание ветра, шум уличного движения, вибрирующий свист, похожий на тот, что издает пневматическая дрель, далекий звон колокола, медный всхлип буксира — вероятно, отплывает какое-нибудь судно, как вскоре отчалит и “Вастервик” с Анри Дювалем на борту или без него… Ну, это-то как раз станет известно буквально через минуту.
В тишине неожиданно громко скрипнуло кресло. Это поднялся на ноги Голлэнд, адвокат судоходной компании. Голосом, особенно неприятно скрипучим по контрасту с только что отзвучавшим богатым сочным баритональным басом А. Р. Батлера, он было начал:
— Если позволит ваша честь… Судья Уиллис резко поднял голову, оторвавшись от своих записей, и взглянул в зал.
— Нет, мистер Голлэнд, — остановил он адвоката. — Мне нет нужды вас беспокоить.
Адвокат поклонился и сел.
Вот и все.
Короткая фраза судьи могла означать только одно. Дело Элана провалилось, и никаких дополнительных доводов, чтобы довершить его крах, уже не требовалось.
— Что ж, — прошептал Том Льюис, — во всяком случае, мы пытались.
Элан кивнул. Он сознавал, что с самого начала подспудно ожидал провала. В конце концов, он же понимал, что вся его стратегия представляет собой весьма рискованную и сомнительную попытку. Но теперь, когда поражение стало явью, его охватило горькое чувство. Он допытывал сам себя, сколько здесь его собственной вины — его неопытности, его ораторской неуклюжести, проявленной в судебном заседании. Если бы он был более уверен в себе, если бы выступил столь же убедительно, как, скажем, А. Р. Батлер, мог бы он выиграть дело?
Или если бы ему повезло с судьей — попался бы, скажем, какой-нибудь более сочувствующий, нежели этот малопривлекательный сухарь там, на помосте, — повернулось бы дело по-другому?
Как оказалось, нет.
Еще до выступлений Элана и Батлера судья Стэнли Уиллис знал, что решение, которое он сейчас собирался вынести, неизбежно. Беззащитную уязвимость доводов Элана — равно как и их очевидную оригинальность, — он обнаружил уже через несколько секунд после того, как адвокат начал их излагать во время их первой встречи два дня назад.
Однако в то время у судьи были достаточные причины выдать адвокату ордер ниси. Сегодня же — к острому сожалению Уиллиса — никаких оснований вынести распоряжение о представлении задержанного в суд он не нашел.
Судья Уиллис считал А. Р. Батлера самовлюбленным позером. Пышная риторика и гладкая речь, назойливая демонстрация приветливости и доброжелательности были давно затасканными трюками из актерского арсенала адвокатов, которые могли произвести и, надо сказать, производили впечатление на присяжных, однако судьи к ним оказывались не столь восприимчивы. Тем не менее в доскональном знании законов А. Р. Батлеру отказать было нельзя, а аргументы, которые он только что привел, были буквально неопровержимы.
Судья Уиллис обязан — и через минуту он об этом объявит — отказать Элану в удовлетворении его ходатайства. Но он страстно желал найти какой-либо способ помочь молодому адвокату Элану Мэйтлэнду, а тем самым и Анри Дювалю.
В основе этого желания лежали две причины. Во-первых, как заядлый читатель газет судья Уиллис был убежден, что бездомному парню просто необходимо разрешить обосноваться в Канаде. С самого первого прочитанного сообщения он считал, что министерство по делам иммиграции должно сделать исключение из своих правил, как оно уже поступало до этого бессчетное число раз.
Судью Уиллиса неприятно удивило и возмутило, когда он узнал, что правительство не только не собирается делать для Дюваля исключение, но и заняло в лице иммиграционных властей негибкую и своевольную, на его взгляд, позицию.
Вторая причина заключалась в том, что Элан Мэйтлэнд понравился судье Уиллису с первого взгляда. Его неуклюжесть, не слишком бойкий язык и даже частые запинания не имели для судьи никакого значения. Настоящему адвокату — что Уиллису было доподлинно известно — не обязательно быть Демосфеном.
Когда дело Дюваля разразилось газетной бурей, судья Уиллис предположил, что кто-нибудь из именитых членов коллегии адвокатов, движимый чувством сострадания к злосчастному скитальцу, предложит ему юридическую помощь. Поначалу судью опечалило, что никто из них не решился на такой благородный поступок. Когда же он узнал, что один-единственный молодой адвокат решил-таки лечь на амбразуру, он тайно возрадовался. Сейчас, когда он наблюдал Элана в деле, эта радость переросла в гордость.
Его собственное участие в деле Анри Дюваля оказалось, конечно, чистой случайностью. И естественно, никакие личные пристрастия не повлияют на отправление Стэнли Уиллисом правосудия. В то же время иногда и судья может кое-что сделать…
“Все будет зависеть, — подумал судья Уиллис, — от того, насколько сообразительным окажется этот молодой адвокат Анри Дюваля”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158