”
— Да вы садитесь, — премьер-министр указал на кресло напротив себя, и Элан послушно уселся на краешек. — Вам придется быть очень кратким, мистер Мэйтлэнд, потому что я могу уделить лишь несколько минут.
— Я так и предполагал, сэр. — Элан все время следил за тем, чтобы его голос звучал достаточно почтительно. — Поэтому решил опустить фактическую сторону дела. Думаю, большинство фактов вы уже слышали.
— Слышал ли я! — Хауден с трудом подавил внезапный приступ истерического хохота. — Силы небесные! Да я неделями, кроме них, ничего больше не слышал.
Элан улыбнулся — мимолетной, но необыкновенно теплой мальчишеской улыбкой. Моментально вновь став серьезным, он начал:
— Однако существует множество обстоятельств, сэр, которые не нашли отражения в фактической стороне дела: ужасающее состояние судна, человек втиснут в отвратительный чулан, который ничем не лучше звериной клетки, человеческое существо лишено свободы и надежды…
— А вам не приходило в голову, мистер Мэйтлэнд, — перебил Элана премьер-министр, — что упомянутое судно не принадлежит Канаде, что некоторые из живописуемых вами условий существовали на нем в течение уже значительного времени и что нашей стране нет до них никакого дела?
— А кому тогда до них есть дело? Сэр, я спрашиваю вас, — глаза Элана разгорелись, вся его первоначальная робость улетучилась без следа, — неужели нам нет никакого дела до тех человеческих существ, что не принадлежат к нашему милому тесному кружку?
— Вот вы говорите о милом тесном кружке, — терпеливо и снисходительно ответил Джеймс Хауден. — А вам известно, что показатели Канады в области иммиграции одни из лучших в мире?
Элан порывисто подался вперед.
— Но и конкурентов у нас здесь не так уж много, не так ли?
“Вот это он меня приложил, — подумал Хауден, — прямо на обе лопатки”. А вслух резко произнес:
— К данному делу это не имеет отношения. Существуют законы и правила, и, если мы хотим, чтобы они имели какой-то смысл, их необходимо соблюдать.
— Но некоторые из этих законов весьма условны и деспотичны, — возразил Элан, — особенно в части прав человека.
— Ну, если вы придерживаетесь подобного мнения, можете вполне легально обратиться в судебные инстанции.
— Ваш шеф иммиграционной службы в Ванкувере считает по-другому. Он сказал мне, что судам нечего вмешиваться в это дело.
— Тем не менее, — язвительно напомнил премьер-министр, — вы все же обращались-таки в суд, но дело свое проиграли.
— Да, мы проиграли. И именно поэтому я здесь, — с беспощадной прямотой признался Элан. Потом на лице его вновь мелькнула та же мальчишеская улыбка. — Пришел вас просить. Умолять. Если нужно, встану на колени.
— Не нужно, — улыбнулся ему в ответ Хауден. — Мне бы этого не хотелось.
— Позвольте рассказать вам, сэр, немного об Анри Дювале. — Элан решил, что, если уж ему отведено так мало времени, надо использовать его с максимальной пользой. — Это славный человечек, крепкий и усердный работник. Я убежден, что он станет достойным гражданином. Он, правда, плохо говорит по-английски, у него нет образования…
— Мистер Мэйтлэнд, — решительно и твердо прервал его премьер-министр, — причина, по которой этому человеку не может быть разрешен въезд в Канаду, очень проста. Мир полон людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи и содействия. Но в оказании подобной помощи должен же быть какой-то порядок, какая-то программа, какой-то план действий. Именно поэтому у нас и существует закон об иммиграции…
А кроме того, упрямо подумал Хауден про себя, он не дрогнет перед этой нелепой и несоразмерной существу дела шумихой, поднятой взбудораженной публикой. Унижение в аэропорту Оттавы все еще больно ранило его душу. И даже если бы он решился игнорировать угрозу со стороны Харви Уоррендера, уступка сейчас стала бы смехотворным проявлением слабости. Принимаемые им в качестве премьер-министра решения становятся достоянием гласности и известны всем, и с этим нельзя не считаться.
— Анри Дюваль в Ванкувере, сэр. Не в Венгрии, не в Эфиопии, не в Китае, — продолжал убеждать премьер-министра Элан Мэйтлэнд. И с горечью добавил:
— Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.
Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс — через одного доброго человека — его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.
— Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.
Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.
— Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, — заметил Хауден.
— Не думаю, сэр, — сдержанно ответил Мэйтлэнд. — Уж слишком многое в политике мне не по душе.
После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.
Глава 2
В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:
— Новости есть? Элан покачал головой.
— Ну и ладно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158