Дан начал с простых вопросов:
— Сколько вам лет?
После едва заметной паузы Дюваль ответил:
— Я двадцать три.
— Где родились?
— На корабль.
— Как называется судно?
— Я не знать.
— Откуда же вы тогда знаете, что родились на судне?
Вновь пауза. Потом:
— Мне не понимать.
Дан терпеливо повторил вопрос. На этот раз Дюваль кивнул в знак того, что понял. Он сказал:
— Мой мать говорить мне.
— Кто ваша мать по национальности?
— Она французский.
— И где она сейчас?
— Она умереть.
— Когда она умерла?
— Давно очень тому назад. Аддис-Абеба.
— Кто ваш отец?
— Я его не знать.
— Разве ваша мать не рассказывала о нем?
— Он английский. Моряк. Я никогда не видеть.
— И никогда не знали его имени?
Дюваль молча покачал головой.
— У вас есть братья, сестры?
— Нет брат, нет сестра.
— Когда умерла ваша мать?
— Извинять. Мне не знать.
Перефразируя вопрос, Дан поинтересовался:
— А вы помните, сколько вам было лет, когда умерла ваша матушка?
— Я шесть лет.
— И кто заботился о вас после ее смерти?
— Я заботиться сам.
— Когда-нибудь учились в школе?
— Нет школа.
— Читать, писать умеете?
— Я писать имя — Анри Дюваль.
— И больше ничего?
— Я писать имя хорошо, — настаивал Дюваль. — Сейчас показать.
Дан протянул ему через стол листок бумаги и карандаш. Медленно, спотыкающимся детским почерком Дюваль вывел свое имя. Расшифровке эти каракули поддавались с большим трудом.
Дан повел рукой вокруг себя:
— Зачем вы сели на это судно?
Дюваль пожал плечами:
— Я пытаться находить страну.
Мучительно подыскивая слова, добавил:
— Ливан нехорошо.
— Почему нехорошо? — Дан невольно сам перешел на усеченный английский.
— Я не гражданин. Полиция ловить — я уходить тюрьма.
— А как вы попали в Ливан?
— Я плыть корабль.
— На каком судне?
— Итальянский. Извинять, я не помнить название.
— Вы пассажиром плыли на этом итальянском судне?
— Я заяц. Я быть итальянский корабль один год. Пытаться уходить на берег. Никто не хотеть. Никто не пускать.
Вмешался Стабби Гэйтс:
— Как я понимаю, он был на этой итальянской посудине, так? Они ходили взад-вперед по Ближнему Востоку, понял? Так вот, он соскочил с него в Бейруте и пробрался к нам. Доходит?
— Доходит, — ответил Дан и вновь обратился к Дювалю:
— А что вы делали до того, как сели на итальянское судно?
— Я ходить с люди, верблюды. Они давать еда. Я работать. Мы ходили Сомали, Эфиопия, Египет, — названия стран давались ему нелегко, и он бессознательно помогал себе жестами. — Когда я маленький, ходить граница чепуха, никто нет дела. Когда я побольше, они останавливать — никто не хотеть. Никто не пускать.
— И тогда вы забрались на итальянское судно, правильно?
Дюваль кивнул.
— У вас есть паспорт, бумаги, ну, что-нибудь, подтверждающее, откуда ваша матушка родом?
— Бумаги нет.
— У вас есть гражданство?
— Страна нет, гражданство нет.
— Вы хотите получить гражданство?
Дюваль озадаченно взглянул на него в полном недоумении.
— Я имею в виду, — еще медленнее, чуть ли не по слогам, повторил Дан, — что вы хотите сойти наконец с этого судна. Вы сами мне сказали об этом.
Энергичный, преувеличенно энергичный кивок в знак подтверждения.
— Значит, вам нужна родина, страна, место, где жить?
— Я работать, — настойчиво заявил Дюваль. — Я работать очень хорошо.
Дан Орлифф вновь пытливо оглядел молодого человека. Была ли его история бездомных скитаний правдой? Действительно ли он изгой, отверженный, которого нигде не признают своим и нигде не хотят приютить? Действительно ли он человек без родины? Или все это выдумка, искусное хитросплетение лжи и полуправды, рассчитанное на пробуждение сочувствия?
Юноша выглядел достаточно простодушным и бесхитростным. Но так ли это на самом деле?
Выражение его глаз казалось умоляющим и трогательным, но где-то в их глубине таилась завеса непроницаемости. Не крылся ли за ней намек на коварную хитрость — или это лишь игра воображения?
Дан Орлифф колебался. Он знал, что написанное им будет разобрано по буковке и перепроверено конкурирующей с “Ванкувер пост” дневной газетой “Ванкувер колонист”.
Поскольку в редакции срока сдачи материала ему не установили, он мог сам определять, сколько времени потратить на подготовку статьи. И поэтому решил тщательно разобраться во всех своих сомнениях.
— Анри, — спросил он, — вы мне доверяете? На миг во взгляде Дюваля промелькнула прежняя подозрительность. Потом он кивнул головой.
— Я доверять, — коротко произнес он.
— Хорошо, — продолжал Дан. — Думаю, я все же смогу помочь. Но мне нужно знать о вас все-все, с самого начала.
Он взглянул на Де Вира, который проверял вспышку.
— Сейчас сделаем снимки, а потом поговорим. И не упускайте ничего, ни малейшей подробности. И не спешите, потому что говорить мы с вами будем долго.
Глава 5
Измученный Анри Дюваль все еще бодрствовал в камбузе “Вастервика”.
Этот газетчик без устали задавал и задавал ему вопросы.
“Иногда даже трудно угадать, — подумал Дюваль, — чего он добивается”. Спрашивал обо всем, требуя ясных ответов. И каждый ответ Анри газетчик быстро записывал на листе бумаги, который лежал перед ним на столе. Ему порой казалось, что это его самого, Анри Дюваля, по капельке переносит на бумагу торопливый карандаш, аккуратно раскладывая всю его жизнь по полочкам. А на самом-то деле в его жизни не было никакого порядка — одни разрозненные отрывки. И так много всего, что трудно выразить ясными простыми словами — словами, понятными этому газетчику, — или даже просто вспомнить, что и как с ним происходило.
Если бы только он сам выучился читать и писать, пользоваться карандашом и бумагой, чтобы сохранять для памяти все, что было у него на уме, — вот как этот газетчик и другие ему подобные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158