– Это неважно.
Келлер с некоторым беспокойством обратил внимание на тонкие туманные полоски, отделяющиеся от основной массы облаков и свисающие вертикально вниз, но исчезающие, не дойдя до земли. Он повернулся к Хоббсу, чтобы спросить, заметил ли он их, но невозмутимый кивок медиума ответил на его незаданный вопрос. Все трое молча продолжали свой путь, пока Келлер не нарушил молчания:
– Полиция может не подпустить нас к обломкам, – сказал он.
Они пересекли узкую дорогу и вышли в поле через широкий пролом в окружающей его ограде.
– Возможно, мне удастся убедить их, – сказал отец Винсенте.
Но этого не потребовалось, так как на поле, кроме исковерканного фюзеляжа самолета и разбросанных то здесь, то там металлических обломков, никого и ничего не было. Они ковыляли по неровному полю, в любой момент ожидая окрика «Стой!», но так его и не дождались. Глаза их уже начали понемногу привыкать к окружающему полумраку.
– Куда же они, к черту, запропастились, – ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал Келлер, когда они подошли наконец к тускло освещенным обломкам.
– Может, их отозвали по более срочному делу. Скажем спасибо фортуне; она избавила нас от кучи неприятных вопросов.
Они подошли к огромному конусообразному фюзеляжу аэробуса; из центральной его части торчали искореженные шпангоуты. Нижняя часть корпуса была сплющена при ударе об землю, отчего корпус потерял свою цилиндрическую форму и стал больше похож на какое-то безобразное пресмыкающееся. В поверженном величии аэробуса было что-то трагическое, трогающее за душу. Священник долго вглядывался в разрушенный корпус, затем огорченно покачал головой.
– Будет ли когда-нибудь предел размерам этих коллективных гробниц? – тихо спросил он.
Но Келлер не слышал его последней реплики, он уже решительно направлялся к отломившейся передней части Боинга. Внутри самолета все, надо думать, уничтожено, а то, что сохранилось от приборов пилотской кабины, демонтировано и увезено для тщательнейшего обследования, но Келлер, тем не менее, стремился попасть в кокпит. В этом состояла идея Хоббса: второй пилот должен попасть в обстановку, максимально приближенную к обстановке того злополучного рейса, и попытаться представить себе, что же тогда произошло, попытаться воспроизвести все свои ощущения. Попробовать психологически реконструировать события, приведшие к катастрофе!
– Дэвид, подожди нас, – услышал он сзади приглушенный голос Хоббса.
Про себя он с удовлетворением отметил, что медиум, наконец, перестал к нему обращаться «мистер Келлер». Все трое собрались в темноте около искореженной металлической громадины.
– Что вы собираетесь делать, мистер Хоббс? – тихо спросил отец Винсенте.
Хоббс также тихо ответил:
– Дэвид должен войти в самолет и мысленно вернуться к событиям той ночи. Начав с момента, непосредственно предшествовавшего аварии, он должен как бы прокрутить все события в своей голове в обратном порядке.
– Но я думал, это уже пробовали делать, но ничего не вышло. В газетах писали, что второй пилот абсолютно не помнит ничего, относящегося к катастрофе. Вы же мне сами говорили сегодня об этом.
– Да, но в таких условиях этого еще не пробовали делать, – вставил Келлер.
– А я буду ему помогать, – сказал Хоббс.
– Можно узнать, каким образом? – в голосе священника не было насмешки.
– Я хочу вызвать духов, которые будут направлять его, с тем, чтобы восстановить атмосферу той ночи.
– Боже мой! Но ведь это же очень опасно?
– Да, святой отец, я думаю, вы правы. Вот почему я попросил вас присоединиться к нам. Нам может понадобиться ваша защита.
– Но я всего лишь священник! Здесь действует огромное зло, и моих сил может оказаться недостаточно, чтобы дать ему отпор!
– Вы – это все, чем мы располагаем, – спокойно ответил Хоббс, – и у нас остается мало времени.
Он похлопал Келлера по руке и достал из кармана небольшой фонарик. Второй пилот взял его и посветил прямо в зияющий пролом в борту самолета. Затем нырнул в него и оказался внутри корпуса Боинга. Здесь царила кромешная тьма, не считая тоненького лучика света от фонарика. Он направил его в сторону, где, как он надеялся, все еще находится винтовая лестница, ведущая в кокпит и гостиную для пассажиров первого класса. Она была на месте, опаленная огнем, искореженная, но все еще пригодная для использования по назначению. Он услышал, как сзади оба его спутника пробираются через пролом. Дожидаясь, пока они подойдут, Келлер осмотрел огромную пробоину, которая послужила им входом. Она находилась на месте передней пассажирской двери, той самой, которую, по словам Тьюсона, вырвало взрывом. Края пробоины были неровные и зазубренные; длинная рваная трещина тянулась от пробоины к верхней части фюзеляжа, и сквозь нее были видны звезды ночного неба. Когда дверь вырвало, еще до падения или при ударе об землю, вместе с ней оторвало и часть примыкающей обшивки корпуса. Келлер посветил внутрь самолета и увидел то место, ближе к крыльям, где самолет разломился надвое. Похоже, от потрясающей силы удара фюзеляж самолета треснул, как яичная скорлупа. Впереди виднелись обнаженные шпангоуты, согнутые в некоторых местах и напоминающие сломанные ребра исполинского кита. Он ощутил острую жалость, вполне естественную для любого пилота при виде погибшей летающей машины, неважно, большая она или маленькая. Услышав шум шагов спотыкающихся в темноте людей, Келлер повернулся и посветил им фонариком.
– Мать Пресвятая Богородица! – воскликнул священник, оглядываясь вокруг себя. Тяжелый запах опаленного металла и сгоревшей внутренней обивки все еще висел в воздухе, и отец Винсенте понял, что теперь он никогда не сможет его забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86