Я не сомневался, что ночь проведу в страданиях, но, как оказалось, спал как дитя, и мне снился сам Грэмери и всевозможные приятные вещи — цветы, друзья-зверюшки, солнышко и голубое небо. Я не ощущал ни малейшей боли.
Когда мы вернулись в коттедж, я собирался сразу позвонить Бобу и донести дурную весть, но Мидж меня отговорила. Подождем, посмотрим, сказала она Что ж, подождем, посмотрим.
Мидж ласкала меня весь вечер, она даже поцеловала каждый высовывавшийся из-под бинтов больной палец, чтобы они скорее зажили. Я наслаждался таким вниманием, с содроганием ожидая времени, когда сильное обезболивающее, очевидно подмешанное в зеленую жидкость, начнет терять свой эффект (я не придал ни малейшей веры словам Кинселлы, что там содержался всего лишь антисептик). Но, слава Богу, этого так и не произошло.
Мидж, спавшая рядом, казалась десятилетней девочкой, отчего моя первая мысль была почти преступной; но вскоре я вспомнил свою изначальную тревогу. Я спрятал левую руку под одеяло и боялся взглянуть на нее. В руке чувствовалась некоторая неловкость — повязка давила, — но боль не пульсировала Может быть, мой мозг еще не очнулся после сна Я сжал зубы, собираясь встретить боль. Однако ее не было, и я набрался мужества взглянуть.
Подняв одеяло, я тихонько поднес поврежденную руку к лицу. Во всяком случае, бинты ослабли за ночь, и неудобство причиняла клейкая лента, державшая их на месте, а не давление распухшей руки. Торчащие из бинтов пальцы были лишь слегка красноваты. Я пошевелил ими, они легко сгибались. Я взмахнул рукой — моя кисть двигалась свободно, мешала лишь повязка Я замахал всей рукой, и это была фантастика — рука двигалась, боли не было, и это казалось невероятным!
— Мидж!
Она вздрогнула, вскочила и с тревогой в широко раскрытых глазах села в постели.
— Мидж! Моя рука! Она совсем здорова!
Мидж перевела взгляд с руки на мое лицо и завизжала, чуть не схватив меня при этом за поднятое предплечье.
— Майк, ты уверен?
— Уверен ли я? О Боже, Мидж, мне ли не знать, болит рука или нет? Смотри, я могу даже потрясти пальцами!
— Я знала, Майк, я так и знала! Я и не сомневалась, что все будет хорошо!
— Так ты поверила в это снадобье Майкрофта?
— Нет, у меня исчезли сомнения, когда мы вернулись сюда Не могу объяснить...
Она и не пыталась. Она обняла меня, и мы вместе повалились на подушки.
— Эй, эй, полегче! — закричал я, подняв забинтованную руку. — Не будем портить все излишним весельем.
Мидж покрыла мое лицо поцелуями, повторяя:
— Я знала! Я знала!
Схватив здоровой рукой за ночную рубашку, я оторвал ее от себя.
— Почему бы нам это не проверить как следует, прежде чем я уеду, а? Нет, это просто невозможно. Ты ведь сама видела, как на меня брызнула струя кипятка.
— Ты прав, — сказала Мидж с шутливой суровостью. — Ничего не было. Волшебство тут ни при чем.
Она шутила и, произнося последнюю фразу, не подразумевала ничего особенного. По крайней мере, сознательно.
Я вытянул руку.
— Ладно, Ведьмочка, сними бинты, но осторожно, и, если будет больно, я закричу. И тогда мы, может быть, вернемся в реальный мир.
Она осторожно отодрала клейкую ленту и начала разматывать бинты, марля под ними стала освобождаться. Не прошло и пятнадцати секунд, как рука была полностью свободна.
— А-а-а... — Это было не более чем вырвавшимся у меня вздохом.
На руке, гладкой, хотя и в красных пятнах, не осталось никаких волдырей, никаких ожогов, кожа не отставала. Это была самая прекрасная рука в мире.
Движущаяся картина
Я отсутствовал до второй половины четверга. Запись прошла фантастически — Коллинз, наверное, величайший музыкант и певец среди бизнесменов, и редко с кем так легко работать (пока делаешь все, как надо). Он сделал мою с Бобом песню во сто раз лучше, чем она была. Меня пригласили поработать над парочкой других вещей из этого альбома, так что весь день (среду) я оставался в студии и наслаждался каждой паузой, каждой шуткой. До того я сам не понимал, как соскучился по сцене, и после работы, сидя в ближайшем баре, с жадностью ловил каждую новость от Боба и двух других музыкантов.
Я уже начал тяжелеть от выпитого, но соображал легко. И радовался, что рука меня не подвела (предыдущие два дня я провел, играя на гитаре, чтобы прогнать легкое одеревенение из пальцев, которое могло объясняться просто долгим отсутствием практики). Шум в голове заглушил все чувства.
Боб совсем не верил в серьезность моей травмы и утверждал, что я восстановился быстрее, чем ожидал, потому что не так уж сильно и ошпарился, а просто, как обычно, расчувствовался. Конечно, моя рука была розовее, чем обычно, и виднелось несколько страшных пятен на лице, но повреждения могли быть лишь поверхностными. Я рассказал о синерджистах и о трюке Майкрофта с зеленой жидкостью. «Спятил» — таков был комментарий Боба.
Он предложил мне остаться на ночь у него, и мне пришлось признать, что поездка в Гемпшир в таком состоянии не очень разумна Я отыскал телефон и позвонил Мидж.
Она согласилась, что не имеет смысла ехать так далеко в столь поздний час, и велела оставаться у Боба и развлекаться как могу. Впрочем, предупредила, чтобы я не слишком много себе позволял, и я вполне понял, что она имела в виду: иногда Боб злоупотреблял травкой.
После восторгов по поводу моего удачного дня Мидж сообщила мне, что провела день за мольбертом, наслаждаясь одиночеством, но, конечно, очень скучает по мне. Насколько скучает?.. А насколько высоки горы, насколько глубоко море?..
Я посоветовал ей приберечь свой сарказм до моего возвращения, и мы оба напустили на себя серьезность и стали говорить, как ненавидим быть друг без друга даже один день, что быть по отдельности неестественно, что любовь — страшная вещь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107