издалека казалось, что их тела сплетены между собой. Испуганный
парнишка громко застонал.
Он попытался крикнуть - может быть, позвать на помощь, - услыхав шаги
спускающихся по ступенькам людей, но из его глотки вырвался лишь
нечленораздельный вопль, перешедший в плач, когда он наконец разглядел
тех, кто приближался к нему.
Лица двоих арабов застыли в знакомой усмешке. Но сейчас между двумя
его мучителями стоял, почтительно поддерживаемый ими под руки, низенький
человечек, чье лицо, безобразное лицо старика, несло на себе печать всех
существующих в мире пороков. Оно было настолько отталкивающим, что юноша
попытался отвернуться, но на это у него не хватило сил. Чувствуя под своей
щекой твердую прохладную поверхность плиты, он помимо воли был вынужден
лежать и смотреть на этого маленького человечка с морщинистой кожей и на
двух его спутников.
Черноволосый низкорослый мужчина, чья увядшая кожа шелушилась и во
многих местах была покрыта подсохшей коркой - очевидно, вследствие
неведомой болезни - смотрел на распростертого перед ним мученика не отводя
огромных черных глаз, словно зрелище человеческих страданий доставляло ему
удовольствие. Иссохшие, попорченные болезнью черты скривились в
отвратительной, жестокой гримасе; если бы он не облизывал свои
потрескавшиеся губы, его лицо можно было бы принять за страшную маску.
Протянув дрожащую руку со скрюченным, оттопыренным указательным пальцем,
он провел желтоватым ногтем по голому животу юноши - острый край ногтя
оставил на коже неглубокую красную царапину.
Игла шприца еще раз впилась в тонкую руку юноши, и впрыснутая в вену
жидкость разбежалась по жилам. Парнишка, ощутив жар, идущий от сердца к
онемевшим членам и согревающий все его тело, блаженно улыбнулся. Теперь он
смог повернуть голову так, что ему стал виден высокий темный потолок
комнаты.
Он чувствовал, как разрывается его плоть (боли не было - он ощущал
только давление на кожу), и видел пар, поднявшийся в холодный воздух от
его живота - легкое светлое облачко, исходящее от жаркой липкой влаги, но
остался равнодушным ко всему, что с ним делали эти трое.
Шаркая ногами, темноволосый коротышка с безобразным сморщенным лицом
отошел в сторону, почтительно поддерживаемый одним из арабов. Второй араб
тоже куда-то исчез. Скованный юноша остался неподвижно лежать на залитой
кровью плите, размышляя, почему они ушли, оставив его здесь одного. Мысли
его путались; соображал он медленно и неохотно. Так приятно было лежать
здесь, наблюдая за легкой колеблющейся струйкой пара, поднимающейся вверх
от невидимого источника, расположенного совсем рядом с ним, но скрытого за
пределами поля зрения. Ему захотелось полностью отдаться на волю судьбы,
расслабиться, плывя по течению; его клонило в сон, голова кружилась и в
ушах шумело. Но недремлющий страж - его разум - не подчинялся этому
желанию; рассудок протестовал, пытаясь сказать ему что-то очень важное,
отчаянно цепляясь за каждую ниточку, еще связывающую почти бесчувственное
тело с реальным миром, где были боль и страдание... А он прогонял от себя
эти назойливые, неприятные мысли. Он не хотел больше страдать! Когда боль,
терзавшая его уже много дней, окончательно прошла, наступили минуты
блаженства, опьяняющего, как вино.
Теперь концы игл, торчавшие из его груди, казались ему свечками на
праздничном столе - их головки сияли, словно крошечные огоньки. Справляют
его именины?.. Он не помнил даты своего рождения, не знал, какой сегодня
день... Впрочем, не все ли равно? Любой праздник будет ему в радость.
Он услышал звуки, раздавшиеся где-то совсем рядом, и вытянул шею,
насколько ему позволяли это сделать скованные руки и ноги, стараясь
повернуть голову так, чтобы ему стало видно, кто там шумит. Нервные
окончания отозвались на его движение слабой, тупой болью. Черноволосый
коротышка стоял внутри алькова, открывая вход в небольшое помещение,
похожее на кабинет. Нет, не кабинет, а... как это называется?... он видел
что-то подобное в церкви... Как смешно, это место действительно напоминает
церковь... здесь столько свеч, только все они почему-то черного цвета... А
гладкий камень, на котором он лежит, должно быть, алтарь.
Парнишка захихикал, но вместо смеха из его горла вырвалось бульканье.
Трое мужчин склонились над обнаженным распластанным телом; низенький
человечек со сморщенным лицом держал покрытый черным платком сосуд из
черного металла. Края ткани ровными складками ниспадали с верхушки этой
странной плоской чаши с широкими краями. Кровь сочилась из глубокого
длинного пореза в верхней части живота несчастного юноши; кровь темными
лужицами поблескивала на темной поверхности камня, кровь тонкими ручейками
стекала вниз с ровных краев плиты, а вместе с кровью и жизненные силы
понемногу покидали молодое тело.
Сняв покрывало с металлического сосуда (эта чаша более всего
напоминала потир), маленький человечек зажал дно сосуда своей дрожащей
рукой. Погрузив другую руку в открытую рану на животе юноши, он развел в
стороны края пореза и погрузил черный металлический кубок в кровь и
скользкие внутренности, мягко надавливая на его края, чтобы чаша
опускалась глубже.
Теперь парнишка кричал так, что его хриплому голосу вторило эхо от
каменных стен и сводов комнаты, ибо никакие наркотики не могли заглушить
его боль и ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162