ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Стоять! Кто такой?
Я наконец отцепился от проволоки и метнулся обратно к краю проема, слыша, как гремят жестянки, но было уже поздно. Луч фонаря выхватил меня из темноты, и я быстро поднял руки вверх, не дожидаясь автоматной очереди.
– Ради Бога, не стреляйте! Я – рыбак! Простой рыбак!
Я выкрикнул это сдавленным от страха голосом, что было не так уж трудно, на французском языке с сильным бретанским акцентом.
Луч фонаря продолжал бить мне в лицо, но в ответ вместо выстрелов я услышал голос. На ломаном французском меня спросили, кто я такой. Я сказал: рыбак из Прент дю Шато на побережье Бретани. Мотор моей лодки отказал, я беспомощно дрейфовал по течению почти шесть часов, пока меня не выбросило на скалы к подножию утесов.
Должно быть, мои слова показались убедительными, к тому же и одет я был соответственно. Они стали обсуждать ситуацию на немецком языке, и по их речи я понял, что имею дело с обычными солдатами в карауле. Им показалось подозрительным, как это мне удалось взобраться на утес с той стороны проволочного заграждения – ведь это было совершенно невозможно.
Я опустил было руки, но мне тотчас же резко напомнили, что этого делать не следует. Луч фонаря упирался в мою физиономию; я услышал шуршащий звук металла – это отбросили кусок колючей проволоки, пару крепких немецких ругательств на приличном саксонском диалекте; через секунду ругавшийся оказался рядом со мной.
Я мог бы прикончить его на месте несколькими способами, но оставался тот, по другую сторону проволоки, и я терпеливо подчинился неуклюжему и неумелому обыску.
Он ничего не нашел, поскольку моя финка покоилась в ладони правой руки, которая была послушно поднята над головой; что касается маузера, то его, ловко прицепленный у поясницы, не мог бы обнаружить даже мастер по обыскам. Да ведь он и не рассчитывал ничего найти.
Он вытащил фонарь, нажал на кнопку и лучом указал на тропинку под колючей проволокой. Я послушно пошел по ней. Я не очень присматривался к его товарищу, мимо которого прошел, к тому же был слегка ослеплен светом фонаря, но у меня сложилось впечатление, что главным был тот, другой.
– Не надо, Карл, проволоку установишь на место потом. Пойдем сначала посмотрим на него в помещении.
Мы прошли не больше десяти ярдов и начали спускаться по ступеням в бетонированный наблюдательный пункт, которых были тысячи на всем протяжении побережья Атлантики. Это расставило все точки над "и". Сент-Мартин наверняка знал. Должен был знать. Это сооружение возводилось в течение нескольких лет.
– Открыть дверь! – услышал я распоряжение в свой адрес на том же ломаном французском языке.
Я сделал, что мне было сказано, и спустился еще на три ступени в общественный бункер. Там никого не было, да и быть не могло – при единственном входе. Я повернулся и посмотрел на людей, в чьи руки попал. Один был средних лет, седоватый, в очках в стальной оправе – артиллерист, судя по форме. Другой – совсем иного пошиба: суровые, злые глаза и старый шрам от пули на щеке. Он повесил свой пистолет-пулемет на крюк у двери и достал сигарету, с любопытством оглядывая меня.
Тот, что в очках, держал в одной руке мой фонарь, а в другой – винтовку. Он ткнул меня винтовкой и ухмыльнулся:
– Выше руки. Давай, давай, поворачивайся!
Добрая часть учебного времени на курсах по подготовке диверсантов и агентов посвящалась искусству бесшумного убийства, причем руководитель занятий был редким мастером и тонким знатоком дела. В конце обучения на курсах боязнь рукопашной схватки, то есть естественная боязнь быть побитым или искалеченным, у меня испарилась; я, будучи ниже среднего роста, никогда уже не испытывал страха помериться силой с кем угодно. Гораздо больше мы опасались вляпаться в случайную потасовку, где навык убийства мог сработать сам по себе.
По этой причине я стал уходить из баров, когда дело принимало неприятный оборот, пропускал мимо ушей оскорбления пьяных в лондонской подземке; ощущение силы, власти и уверенности в себе позволяет сносить такие вещи легко и уходить от скандала.
Но я не сомневался, что убью этих двух часовых на вершине утеса. Вынужден буду их убить.
Тот, что в очках, снова подтолкнул меня. Я начал поднимать руки, щелкнул лезвием финки – старый фокус коммандос – и ударил его под подбородок, отчего лезвие, проткнув рот, дошло до мозга. Он был убит мгновенно – рухнул на бок, выбив финку у меня из руки, а другой часовой схватился за пистолет-пулемет. Маузер с эсэсовским глушителем был у меня наготове в левой руке, и я выстрелил ему в сердце почти в упор.
Не прошло и десяти секунд, как зазвонил полевой телефон. Поднять трубку означало смерть, по крайней мере так казалось в той обстановке, но я ведь был в другом состоянии, особом состоянии, где за мыслью мгновенно следует действие, разум работает четко, ощущения необыкновенно обострены.
Я поднял трубку, чуть прикрыл рукой микрофон и сказал по-немецки:
– Алло.
Сквозь шум плохой линии голос в трубке прозвучал слабо и хрипло:
– Мюллер, это ты? Вебер говорит. Все в порядке?
– Все нормально, – сказал я.
– Хорошо. Утром увидимся.
Я положил трубку и приступил к делу: выдернул финку, протер ее и спрятал вместе с фонарем, затем занялся трупами. Крови вытекло не слишком много. Я поднял сначала того, что в очках, взвалил его на плечи, вышел из бункера и сбросил тело с утеса. Затем вернулся за его напарником.
Я восстановил проволочное заграждение, замаскировав проход, вернулся в бункер и осмотрел пол. Там оставалось немного крови; я взял тряпку из уборной и смыл пятно. Судя по телефонному разговору, проверяющих на посту не будет до утра, но нельзя быть уверенным ни в чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Я наконец отцепился от проволоки и метнулся обратно к краю проема, слыша, как гремят жестянки, но было уже поздно. Луч фонаря выхватил меня из темноты, и я быстро поднял руки вверх, не дожидаясь автоматной очереди.
– Ради Бога, не стреляйте! Я – рыбак! Простой рыбак!
Я выкрикнул это сдавленным от страха голосом, что было не так уж трудно, на французском языке с сильным бретанским акцентом.
Луч фонаря продолжал бить мне в лицо, но в ответ вместо выстрелов я услышал голос. На ломаном французском меня спросили, кто я такой. Я сказал: рыбак из Прент дю Шато на побережье Бретани. Мотор моей лодки отказал, я беспомощно дрейфовал по течению почти шесть часов, пока меня не выбросило на скалы к подножию утесов.
Должно быть, мои слова показались убедительными, к тому же и одет я был соответственно. Они стали обсуждать ситуацию на немецком языке, и по их речи я понял, что имею дело с обычными солдатами в карауле. Им показалось подозрительным, как это мне удалось взобраться на утес с той стороны проволочного заграждения – ведь это было совершенно невозможно.
Я опустил было руки, но мне тотчас же резко напомнили, что этого делать не следует. Луч фонаря упирался в мою физиономию; я услышал шуршащий звук металла – это отбросили кусок колючей проволоки, пару крепких немецких ругательств на приличном саксонском диалекте; через секунду ругавшийся оказался рядом со мной.
Я мог бы прикончить его на месте несколькими способами, но оставался тот, по другую сторону проволоки, и я терпеливо подчинился неуклюжему и неумелому обыску.
Он ничего не нашел, поскольку моя финка покоилась в ладони правой руки, которая была послушно поднята над головой; что касается маузера, то его, ловко прицепленный у поясницы, не мог бы обнаружить даже мастер по обыскам. Да ведь он и не рассчитывал ничего найти.
Он вытащил фонарь, нажал на кнопку и лучом указал на тропинку под колючей проволокой. Я послушно пошел по ней. Я не очень присматривался к его товарищу, мимо которого прошел, к тому же был слегка ослеплен светом фонаря, но у меня сложилось впечатление, что главным был тот, другой.
– Не надо, Карл, проволоку установишь на место потом. Пойдем сначала посмотрим на него в помещении.
Мы прошли не больше десяти ярдов и начали спускаться по ступеням в бетонированный наблюдательный пункт, которых были тысячи на всем протяжении побережья Атлантики. Это расставило все точки над "и". Сент-Мартин наверняка знал. Должен был знать. Это сооружение возводилось в течение нескольких лет.
– Открыть дверь! – услышал я распоряжение в свой адрес на том же ломаном французском языке.
Я сделал, что мне было сказано, и спустился еще на три ступени в общественный бункер. Там никого не было, да и быть не могло – при единственном входе. Я повернулся и посмотрел на людей, в чьи руки попал. Один был средних лет, седоватый, в очках в стальной оправе – артиллерист, судя по форме. Другой – совсем иного пошиба: суровые, злые глаза и старый шрам от пули на щеке. Он повесил свой пистолет-пулемет на крюк у двери и достал сигарету, с любопытством оглядывая меня.
Тот, что в очках, держал в одной руке мой фонарь, а в другой – винтовку. Он ткнул меня винтовкой и ухмыльнулся:
– Выше руки. Давай, давай, поворачивайся!
Добрая часть учебного времени на курсах по подготовке диверсантов и агентов посвящалась искусству бесшумного убийства, причем руководитель занятий был редким мастером и тонким знатоком дела. В конце обучения на курсах боязнь рукопашной схватки, то есть естественная боязнь быть побитым или искалеченным, у меня испарилась; я, будучи ниже среднего роста, никогда уже не испытывал страха помериться силой с кем угодно. Гораздо больше мы опасались вляпаться в случайную потасовку, где навык убийства мог сработать сам по себе.
По этой причине я стал уходить из баров, когда дело принимало неприятный оборот, пропускал мимо ушей оскорбления пьяных в лондонской подземке; ощущение силы, власти и уверенности в себе позволяет сносить такие вещи легко и уходить от скандала.
Но я не сомневался, что убью этих двух часовых на вершине утеса. Вынужден буду их убить.
Тот, что в очках, снова подтолкнул меня. Я начал поднимать руки, щелкнул лезвием финки – старый фокус коммандос – и ударил его под подбородок, отчего лезвие, проткнув рот, дошло до мозга. Он был убит мгновенно – рухнул на бок, выбив финку у меня из руки, а другой часовой схватился за пистолет-пулемет. Маузер с эсэсовским глушителем был у меня наготове в левой руке, и я выстрелил ему в сердце почти в упор.
Не прошло и десяти секунд, как зазвонил полевой телефон. Поднять трубку означало смерть, по крайней мере так казалось в той обстановке, но я ведь был в другом состоянии, особом состоянии, где за мыслью мгновенно следует действие, разум работает четко, ощущения необыкновенно обострены.
Я поднял трубку, чуть прикрыл рукой микрофон и сказал по-немецки:
– Алло.
Сквозь шум плохой линии голос в трубке прозвучал слабо и хрипло:
– Мюллер, это ты? Вебер говорит. Все в порядке?
– Все нормально, – сказал я.
– Хорошо. Утром увидимся.
Я положил трубку и приступил к делу: выдернул финку, протер ее и спрятал вместе с фонарем, затем занялся трупами. Крови вытекло не слишком много. Я поднял сначала того, что в очках, взвалил его на плечи, вышел из бункера и сбросил тело с утеса. Затем вернулся за его напарником.
Я восстановил проволочное заграждение, замаскировав проход, вернулся в бункер и осмотрел пол. Там оставалось немного крови; я взял тряпку из уборной и смыл пятно. Судя по телефонному разговору, проверяющих на посту не будет до утра, но нельзя быть уверенным ни в чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61