Пшекрой”, вычислить меня ничего не стоит.— Вы имеете в виду последний номер? Он у меня есть, я в него ещё не заглядывала.— Нет, предыдущие…Так я ничего и не узнала. Положив трубку, тотчас же, рискуя переломать себе конечности, полезла на шкаф, где пылились старые журналы. Увы, “Пшекроя” среди них не было, знакомые уже давно подчистили мои залежи. Я слезла со стула и стала размышлять.В чем тут дело? Кто он, этот странный, хоть и вполне симпатичный субъект с магнетически красивым голосом? Почему окружает себя такой таинственностью? Вряд ли это просто уловка, рассчитанная на меня — не смахиваю же я на идиотку, которую можно столь дешёвым манером поймать на крючок. Да я и так не скрываю, что он меня интересует и что наше знакомство мне отнюдь не в тягость. Пускать пыль в глаза таким пошлым образом способен разве что безмозглый сопляк, а он, без сомнения, человек основательный. Вот история! Не знаешь, что и подумать.Назови он без всяких околичностей своё имя, я бы на том и успокоилась, терпеливо дожидаясь, пока он сам не соизволит рассекретиться. Но имя, имя — оно гвоздём засело у меня в голове. Я порешила костьми лечь, а до истины докопаться.Начала я с того, что стала штудировать телефонный справочник, выясняя, какие такие учреждения располагаются на Аллее Лётчиков. Листала все подряд, и коллеги мои уже запускали в мою сторону озадаченные взгляды. Что это у неё за бзик такой?— Пани Иоанна, — посочувствовал мне один из сослуживцев, — у меня дома завалялась телефонная книга десятилетней давности. Если вас интересует этот жанр, может, принести?Кроме столичного мясокомбината и тюрьмы в вышеупомянутом районе обнаружилось множество всяких кооперативов и военный радиотехнический завод. Может, это то самое? Но тогда при чем тут коммерция?После телефонной книги я проштудировала все номера “Пшекроя” за последние два года — с такой же основательностью и с тем же результатом, то бишь без оного. Наконец бесповоротно убедила окружающих, что с головой у меня худо, выписав из святцев все имена с первого по двадцатое января и упросив их приставлять к этим именам фамилии всяких известных личностей. Коллеги по доброте душевной подсказывали кто во что горазд: Эдвард Охаб, Евгений Шир, Мельхиор Ванькович, Феликс Дзержинский, Марцелий Новотко, Генрик Сенкевич — увы, все не то. Ни одного проблеска, сплошные потёмки.Если он рассчитывал отвлечь меня таким образом от номера триста тридцать шестого, то цели своей достиг сполна. Над “Пшекроем” я просидела часа два, над телефонным справочником трудилась все четыре. Раз такое дело, дойду своим умом, не обременяя его больше телефонными расспросами. Хочешь поиграть в секретики, пожалуйста!А звонил он почти ежедневно. И все бы хорошо, кабы не залежавшийся на сердце камень, от которого я мечтала избавиться любыми средствами, потому что страсть как не люблю быть несчастной.— ..Будьте любезны, номер триста тридцать шестой.И наконец ужасная эта минута.— ..Боюсь, нам с тобой встретиться уже не удастся. Послезавтра утром я уезжаю, а на завтра дел у меня невпроворот…Я приказала себе не хныкать. Сцепив зубы, ждала привычного звонка. Долго ждать не пришлось.— Должна признаться, — томным голосом проворковала я в трубку, — мне уже наскучило наметившееся в наших контактах однообразие. С удовольствием повидала бы вас живьём.— О! Значит, вы созрели?..— Пожалуй…Клин клином! Ничего больше не остаётся. Гори все синим пламенем.— Вот незадача, у меня как раз сейчас, перед отпуском, масса дел…— А кто говорил, что если очень хочется, то время всегда найдётся?— Погодите, загляну в свои записи… Завтра в двенадцать я свободен.— Прекрасная пора. Вы перед тем позвоните?— Конечно. А.., ты.., затопишь камин?— Почему бы и нет…Боже, какой голос! Слушать бы и слушать…Если начистоту, то поступила я, мягко говоря, легкомысленно. Отнеслась к человеку как к вещи, которой можно манипулировать по своему усмотрению, да ещё и усмотрение-то было не слишком благовидным. Но здраво рассуждать я в те минуты не могла. Зациклилась на одном: клин клином…В своём легкомыслии я зашла ещё дальше — позволила себе поваляться после обеда на диване, не устроив перед тем в квартире показуху. И, конечно, уснула. Разбудил меня телефон.— Ты знаешь, мне удастся приехать пораньше, сразу после одиннадцати. Можно?— О чем речь, буду рада. Жду. И началось светопреставление. Предстояло переодеться, сделать причёску, убрать любезный моему сердцу кавардак и развешанную на верёвках внеплановую постирушку, а телефон, как назло, не умолкал ни на минуту. Звонил весь город, будто сговорились. Незадолго до одиннадцати, все ещё в дезабилье, я положила наконец трубку, но не тут-то было, снова звонок:— Еду!Я впала в панику.— Через сколько ты будешь?— Минут через пятнадцать.Святые угодники! Четверть часа на все про все!Когда раздался звонок в дверь, сама я, правда, была в полном порядке с головы до пят, зато половина белья все ещё болталась на верёвке, а вторая половина оказалась у меня в охапке. Я зашвырнула его куда придётся, бросилась открывать, потом метнулась к ожившему вновь телефону. Отвечала я в трубку невпопад, потому как неусыпно следила за тем, чтобы гость случаем не сунулся в кухню, увешанную проклятым тряпьём. Наконец закруглила разговор, нейтрализовала гостя, засунув его в кресло, убрала непросохшее бельё, заварила чай и уже со спокойной душой приступила к культурному времяпрепровождению.Атмосфера воцарилась дружественная и непринуждённая, у меня даже возникло чувство, будто я знаю этого человека с младых ногтей. Я не удержалась и снова затронула вопрос об имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55