Явно встречаться не могла себе позволить: бегаю за мужиком, который чхать на меня хотел, — Господи Боже, компрометация фундаментальная, не стану хотя бы усугублять! В принципе я давно поставила на нем крест, но мне нравилось бывать в его обществе — никто не умел так красиво танцевать английский вальс, да и относился он ко мне прямо-таки трогательно, и я от души радовалась каждой встрече. В рамках такой дипломатической операции я взялась выполнять какое-то поручение в Лодзи, не помню уже какое, наверняка что-то связанное с моими паломничествами по домам культуры. В Лодзь я добиралась откуда-то, поезд приходил утром, я воспользовалась случаем, адрес знала, послала телеграмму с просьбой снять мне номер в гостинице. Ответа получить не могла — то и дело переезжала с места на место.В Лодзь приехала ровно в полночь, обдумывая по пути создавшуюся неординарную ситуацию. Возможно, Януш заказал мне номер, но как, черт побери, об этом узнать? Адрес? Без толку — он снимает комнату у какой-то особы, фамилия которой мне неизвестна. Телефона тоже не знаю, в телеграмме не сообщила, когда приеду и на какой вокзал — сама этого не ведала. Нанести визит посреди ночи — нет уж, кое-какие остатки приличий надлежит соблюсти. А ночь тёмная, в городе никогда не была…В пять минут первого я ворвалась в железнодорожное отделение милиции Лодзь-Фабричная со страстным признанием:— Уважаемые паны, я обожаю милицию!Присутствующие в помещении паны повскакивали с мест.— Дорогая пани! — с энтузиазмом откликнулись уважаемые паны. — Такое мы слышим впервые в жизни! Для вас — все, что угодно!Я объяснила: всего не потребую, но кое-что — да. Необходим номер телефона без фамилии абонента, исключительно по адресу, в коем тоже не совсем уверена — сомневалась насчёт номера квартиры. Больше напутать и усложнить не могла. Через пять минут я получила телефон, Януш был дома, гостиницу заказал, и, сдаётся, мы вместе поужинали…После этого, уже второго, опыта милицию я полюбила усердно, добросовестно и надолго. Не то чтобы с полной взаимностью, скажем, с некоторой.Мне очень жаль, но в голове опять мельтешит полным-полно всяких отступлений, и если от них не отделаться письменно, проку все едино не будет никакого — собьюсь…Из-за моих милицейских симпатий многие годы мы ссорились с Алицией.— Как ты можешь их любить, идиотка! — выходила она из себя. — Как только язык поворачивается говорить такое, совсем сбрендила, нашла кого любить — эту банду сволочей!..— Да при чем здесь сволочи! — кипятилась я. — Приличные доброжелательные люди, всегда помогут! Ты только подумай, какая у них работа: ты, скажем, прёшь напрямки через овраги-буераки, лежит баба, мёртвая, я увидела — и ходу, моё дело сторона. А они не имеют права, обязаны докопаться, почему там лежит, откуда взялась, кто её пришил! Обязаны — это их работа! Неважно когда, днём или ночью! Меня бандит не караулит, а их и убить могут!— Ха-ха! — только и ответила Алиция.И лишь через много лет я допёрла, что говорили мы о разных вещах. Она имела в виду самую худшую и хитроумную часть МВД, а я обычную, работящую, преступников вылавливавшую милицию из Дворца Мостовских и Главной комендатуры. Мои чувства на МВД не распространялись, хотя не исключаю, и там могли найтись люди не совсем деморализованные. Взять того же Ежи — ну вот, пожалуйста, опять Ежи! — Кудась-Брониславского, которого выбросили с работы за книгу о началах Управления общественной безопасности. От чтения первого тома волосы вставали дыбом, а второй изъяли из печати. Жаль, я охотно почитала бы. Пана Брониславского вообще-то я люблю, но сейчас облаю — в те времена он наделал мне неприятностей в качестве представителя по делам печати МВД, при этой оказии скомпрометировал и организацию и весь строй. Нижесказанное характеризует, естественно, не пана Ежи, а нашу систему. Ложь и дезинформация распоясались столь мощно, настолько пронизали все и вся, что обманывали даже своих людей и сотрудников. Я тогда писала «Проклятое наследство», и пан Брониславский лично заверил меня и свято был убеждён, что пятидесятидолларовой банкноты не существует. В Дании, например, нет банкноты в двадцать крон. И в самом деле, двадцатикроновых бумажек тогда не было, а вот пятьдесят долларов одной бумажкой я собственноручно получила в одном копенгагенском банке, так что изготовление её частным офисом отпадало. Кто и зачем внушал людям всякую чушь, создавая путаницу и бардак, и сколь коварно проводилась эта акция по обману, если пан Брониславский, человек умный, профессионал, знающий мир, был обманут?!Конец отступления, возвращаюсь к основной теме.Во время ремонта, кафеля, ванной, песка и прочих эпопей у меня то и дело раздавались таинственные телефонные звонки, вносившие ещё большую сумятицу в жизнь. Потом выяснилось, дурака валяли Анджей, муж Ирэны, и Михал; я не рассердилась на них, напротив, была благодарна: подали мне идею.А вот ко мне предъявляли претензии многие. Вооружила их против себя невольно, засомневалась, постаралась разъяснить подоплёку и написала первую часть «Клина клином». Давала её почитать знакомым, знакомые реагировали по-разному, некоторые просили оставить их в покое, потому как боятся психов, но все хором советовали:— Слушай, издай это. Сходи куда надо, издай!Легко сказать — куда надо. Единственная организация, пришедшая мне в голову, — редакция журнала «Пшекруй». Я оказалась на высоте революционного задания, позвонила в Краков. Мариан Эйле, тогдашний главный редактор журнала, как раз пребывал в Варшаве. Разыскала его в Варшаве, он нашёл время, я полетела на свидание, взял моё творение и прочитал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110