Это спасло положение. Деньги свекрови мы так и не отдали; когда развелись с мужем, этот долг свекровь благородно аннулировала. А тогда она помогла нам ещё и тем, что посетила нас в новой квартире, привезя с собой подарки: столик, лампу и креслице. Если честно, только эти предметы в нашей новой квартире и производили хорошее впечатление, все остальное было или старьём, или выполненными мною самой кустарными поделками (например, этажерка в кухне).Но зато у нас теперь был телефон. Из бесценных моих хозяйственных записей той поры следует, что за телефон я заплатила четыреста злотых. Телефон мы получили сразу же по вселении в новую квартиру, по блату. Я уже упоминала, что мой свёкор занимал в Министерстве связи чрезвычайно высокую должность. Нет, не он приказал установить телефон в квартире сына, он бы ни за что такого себе не позволил, семейственность всячески искоренял в своём ведомстве и сам бы не пошёл на нарушение существующих норм и правил. Просто один из его подчинённых пошёл на нарушение и на свой страх и риск пробил нам телефон. Единственная вещь в новой квартире, которая мне не стоила никаких хлопот и нервов. * * * А Тереса приблизительно в это же время уезжала в Канаду.Её взаимоотношения с далёким мужем развивались бурно. Начиная с сорок пятого года они с Тадеушем пытались воссоединиться. Сходились, расходились, он уезжал и возвращался, она ехала к нему и уезжала, в общем, приключений и треволнений хватало. Первый раз Тереса в сорок шестом, если не ошибаюсь, собиралась сбежать из Польши с группой Миколайчика. В последний момент она раздумала. Тадеуш прислал полное упрёков письмо. Оказывается, он уже потратил бешеные деньги, две тысячи долларов, Тересу по всему пути следования ждали заказанные номера в гостиницах, а в номерах халаты и утренние туфли, теперь же все денежки пропали. Потом оказалось, группу перехватили, Тереса радовалась, что отказалась от участия в мероприятии, и Тадеуш прислал извинительное письмо, в котором писал, что готов пожертвовать ещё двумя тысячами долларов за чудесное спасение Тересы.Не помню, когда Тадеуш из Англии переехал в Канаду; там у него уже был дом в Гамильтоне, и Тереса принялась официально оформлять свой отъезд к мужу. Он состоялся в пятьдесят седьмом, а до этого ей пришлось здорово напереживаться, и нам с ней тоже. Тереса все сомневалась, все пребывала в нерешительности, стоит ли ехать, своего мужа она не видела уже семнадцать лет, кто знает, как сложится с ним жизнь, а тут надо расставаться с родиной, с родными, языка она не знает. Я всячески агитировала Тересу за переселение в Канаду.— Ну и что, если окажется не так, возьмёшь и вернёшься, только-то делов. Зато сколько интересного повидаешь!— Интересно, на какие шиши я вернусь? — нервничала Тереса. — У меня билет только в одну сторону.— Пойдёшь в наше посольство и заявишь, что в глубине души считаешь себя коммунисткой, — легкомысленно советовала я, потому что тогда ещё не была знакома с нашими посольствами.Я лично купила ей на улице Хмельной тёплые рейтузы розового цвета, чтобы этот Тадеуш не слишком воображал. Стоили они у частника целое состояние, четыреста пятьдесят злотых.Тереса наконец выехала, а я унаследовала её кожаную куртку, которую Тадеуш прислал ей через Красный Крест ещё, кажется, во время войны.Кстати, о кожаной одёжке. Моя бабушка так зауважала в конце концов моего мужа, что подарила ему бесценную дедушкину кожаную безрукавку. Это было важным доказательством бабушкиных тёплых чувств к Станиславу, ибо безрукавка была на редкость удобной домашней одеждой, и муж её носил не снимая до развода со мной, после чего бестактно возвратил бабушке. Я высказала ему все, что думаю насчёт его свинского поведения: в конце концов, он разводился со мной, а не с бабушкой, зачем же её обижать?Итак, Тереса уехала. Моему младшему сыну Роберту был годик, старшему — Ежи — семь лет, и он поступил в школу на Гроттгера, в первый класс. Я ходила за ним после уроков, и бедный ребёнок очень страдал из-за этого.Никогда в жизни не любила я детей, никаких сентиментальных чувств чужие дети никогда у меня не вызывали. Не было у меня ни педагогических, ни воспитательных талантов. Маленькие животные — другое дело. Руки сами тянулись приласкать щенка или котёнка, но не ребёнка. А дети, как назло, всегда тянулись ко мне.Приходила я, значит, за сыном в школу после уроков и, стиснув зубы, пережидала, пока он переодевался в раздевалке. Одеваться он умел самостоятельно, я с малолетства научила его, нужда заставила. Торопясь по дороге на работу передать ребёнка матери, я в спешке собиралась сама и швыряла в сына по очереди отдельные предметы его гардероба, требуя одеться самостоятельно и побыстрее. Не сразу у него получалось, но с каждым днём все лучше, вскоре даже научился правильно застёгиваться на соответствующие петли. В школьной раздевалке я ждала сына не долее пяти минут, но в раздевалке одновременно одевались два первых класса, и то, что там творилось, явно было не для моих нервов. По дороге домой накопившееся за это время раздражение требовало выхода, и доставалось ни в чем не повинному ребёнку.Вспоминаю, как однажды мы вместе с Янкой ехали по делам в Жешов, оставив дома мужей и детей. Ехали одни, поезд не был переполнен, в нашем купе, кроме нас, была лишь мама с пятилетним сынишкой. Мы с Янкой даже не разговаривали, отдыхая душевно и физически от своих детей и домашних забот и с интересом наблюдая за чужим ребёнком. Блаженство переполняло нас и наверняка просто-таки излучалось в окружающее пространство. Релакс, полный отдых!Одно удовольствие было наблюдать за несчастной матерью мальчика — взъерошенной, взопревшей, с безумными глазами пытавшейся призвать к порядку сыночка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110