За их спинами, на
площадке блока прогудел другой гудок, пониже - сигнал к отбою. Через пять
минут все должны находиться по своим камерам, через час будет выключен
свет. Переклички, типичной для старинных тюрем, здесь не было. Подсчет
людей и проверка выполнялись автоматически, компьютерами, которые следили
за электронными браслетами на руках заключенных.
Внутри камеры Ко, сидя с книжкой в руках, молча смотрел, как
киношники расходятся по койкам. Рашаззи и Хабер вернулись к стопке
изрисованных формулами бумаг на столе.
- Теперь нам нужно выразить первообразную вэ через тета и избавиться
от икс штрих.
- Используй выражение для интеграла работы, - подсказал Хабер. -
Сейчас... Ага, вот здесь.
- Почему бы вам не выучить язык, который понимали бы окружающие? -
буркнул Смовак, проходя мимо.
- Возможно, нам больше нравится, когда они нас не понимают. -
недвусмысленно ответил Хабер. Смовак поднял брови.
Мунгабо вскарабкался на свою койку над Мак-Кейном, и улегся на спину,
сложив руки под головой и уставившись в потолок.

- В русских фильмах никогда не увидишь голой задницы, - пожаловался
он. - Черт с ней, с политикой, и фильм неплохой... но хоть бы одна попка.
Мимо прошел Лученко, направляясь в конец камеры, за ним Нолан и
Майскевик.
- Хоть бы одна задница - громко повторил Мунгабо, специально для них.
- Империалистическое разложение. - фыркнул Лученко. - Им больше
нечего предложить.
- Нечего? Нечего? - пробормотал Мунгабо, устремив взгляд на своих
настенных красоток.
Мак-Кейн улыбнулся про себя, снимая куртку, свернул ее и спрятал в
плоский ящик под койкой. Возле его койки остановился шедший следом Евгений
Андреев, седобородый шестидесятилетний мужчина с широкой лысиной и
блестящими серыми глазами - они могли бы принадлежать и тридцатилетнему.
Мак-Кейн сразу почувствовал в нем настоящего человека, и доверял ему
больше, чем кому-либо из живущих в дальнем конце камеры.
- Они сами накликали на себя беду - я имею в виду немцев. - заметил
Андреев. - В 1917 они отправили Ленина в Россию, чтобы он вывел ее из
войны. Но именно государство, созданное Лениным, окончательно разрушило
Германию. Вот вам ирония судьбы.
- Похоже, вы немало об этом знаете.
- Да, мой отец был там, - в армии Конева, в 1945.
Скэнлон появился как раз, когда Мак-Кейн собрался идти в умывальник.
Он нес авоську с грейпфрутами, которые положил на свою койку. Мак-Кейн
вопросительно кивнул, и Скэнлон пояснил:
- У моего приятеля друг работает в агрозоне. Я за ними во время
фильма сходил. Это вполне легально. Если заработал премию, то вместо
зачетов можно получить вот этим.
- Я их не пробовал с тех пор, как уехал из Штатов. Сколько?
- Зачет... - Скэнлон бросил взгляд на Мак-Кейна. - За два.
- Капиталист!
- А как же? Жить-то надо.
Мак-Кейн взял пакет с туалетными принадлежностями и зашагал в конец
камеры. В соседней секции за средним столом играли в карты Смовак, Воргас
и Чарли Чан, азиат с Амура, имя которого не мог произнести никто, кроме
него. Он был стройным, с оливковой кожей, узкими глазами, тоненькими
усиками и прилежным выражением лица. Сзади на койке уже храпел венгр
Гоньяреш. Сейчас он работал снаружи, в грузовых отсеках центральной части
станции. В следующей секции якут по имени Нунган и афганец
экспериментировали с новейшим изобретением в области игр - детским
бильярдом, где нужно было запускать стеклянные шарики по наклонной
деревянной доске с луночками и штырьками. Идею подал Рашаззи, очаровавший
"Драконшу", огромную женщину с грубым лицом, работавшую на складе, которая
купила целую коробку таких шариков в детском магазинчике в Новой Казани.
Сейчас Мак-Кейн уже не замечал странный запах, ударивший ему в нос,
когда он впервые вошел в камеру. Он уже узнал, что это запах дикого
чеснока, который многие сибиряки, особенно якуты, раньше традиционно ели
зимой, когда других овощей просто не было, а сейчас жевали его просто по
привычке. Запах въелся в их дыхание и исходил изо всех пор.
- Да, я знаю. От нас несет точно так же. - замети ему Сэрджент, когда
Мак-Кейн пытался описать запах. - Чудовищная вонь - как птичий корм в
паршивом зоомагазине.
Если о запахе было сказано и не очень точно, то уж об интенсивности -
да.
Интересно, кого они подкупали в агрозонах, чтобы выращивать эту
дрянь? Вряд ли всезнайки-планировщики из Москвы включили дикий чеснок в
списки производимого на станции.
С другой стороны на койке растянулся француз Тоген, как всегда,
опечаленно глядевший на фотографию женщины на тумбочке. Он занимался этим
почти все свободное время, когда не гулял на площадке или не прохаживался
с отсутствующим видом по улице Горького. Время от времени он бормотал
что-нибудь вроде "Ах, Мими, где ты теперь?" или "Ах, Мими, в чем была наша
ошибка?". Время от времени женские имена менялись, фотография на тумбочке
- тоже.
В последней секции вместе сидели Лученко, Майскевик и Нолан. Напротив
них вылез из своей койки поляк Боровский. В отличие от своего галльского
соседа, он был жизнерадостным, прагматичным и всегда готовым помочь. Но
как это следовало понимать? Он все же принадлежал к группе из дальнего
конца камеры, которую Мак-Кейн рассматривал, как личных друзей Лученко.
Россия приобрела дурную известность своей способностью вводить в
заблуждение, а Замок был ее маленькой копией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152