Глаза ожили!– Разве семь веков охладили твою любовь к Ясону? Глупец! Мы живем в сумерках. В сумерках Время замедляет шаг.Голос со скрежетом вырвался из-под бронзы. Слова поразили меня внезапностью не меньше, чем смыслом. Медея была права: семь веков прошло с тех пор, как я ухватился за возможность вырвать его из могилы в холодном северном озере! Есть чувства, которые переживают смерть, сколько бы тысяч встреч ни промелькнули.Нелеп был мой вопрос. Удивительно, что сомнение в живучести ненависти оказалось тем волшебством, что заставило статую явить свою душу. Она сдвинула назад шлем, сбросила бронзовую скорлупу. Из твердого металла словно перетекала в мягкую, одетую в темное теплоту. Снова передо мной стояла старая женщина, прекрасная женщина, моя первая любовь, скрытая, но не уничтоженная Временем, прошедшим сквозь ее тело и кости. Ее состарившееся тело свидетельствовало, сколько волшебной силы потратила она, чтобы создать одну жизнь среди такого множества жизней в ее бесконечном существовании. И как прежде, я не замечал ее старости, только вдыхал запах первой страсти, пожинал воспоминания мальчишеской любви тех времен, когда нас еще не разлучила Тропа.Мне хотелось обнять ее. Мы стояли так близко, что могли бы поцеловаться. Но она не подалась ко мне, и только тень грусти выдавала и в ней память о прежних днях, до Ясона, до самой верной любви, до предательства, разбившего ее хрупкую жизнь.Слышала ли она мои мысли? Я лишился силы, лишился способности понимать. Мои кости спали: все знаки, вырезанные на них, все чары, питавшие мое могущество во внешнем мире, крепко спали, радуясь передышке. Слышала ли она мои мысли? Эта страна должна была лишить ее искусства, но ведь она, как и ее сын, питалась отзвуками древней магии, сохранившейся на этом странном острове посреди Царства Теней Героев.– Ты не представляешь, как страшна была моя жизнь жрицы Овна в Колхиде. Что-то унесло мои чары. То было мертвое место, и я гнила изнутри. Потому-то я и возвела храм лучшему богу – богу-быку – в Иолке! Все в Колхиде шло не так! Ясон не соблазнил меня, как говорят глупые сказки, – он меня вызволил! Где-то в мире Океана есть пословица, что моряк с гибнущего в бурю корабля хватается за обломок мачты. Ясон стал для меня таким обломком – не совершенным, но необходимым для спасения жизни. Как жадно я цеплялась за него! Он вернул мне жизнь. Он был обломком бревна. Но сердцевина оказалась гнилой, и я утонула в глубокой воде.– Захватив с собой двух сыновей.– Я не могла их оставить. Ясон был жесток. Подумай, что он мог сотворить с ними.– Я знаю, что сотворила с ними ты. Один бродит по миру, торгуя своим воинским искусством, в смятении и одиночестве, спасаясь от собственного прошлого. Другой, обезумев, призывает древние силы для воссоздания жизни: мужчина, в котором нет ничего, кроме детства. Ты убила обоих, Медея. Какое утешение принесла тебе близость к Маленькому Сновидцу? Мальчик даже не знает, что ты здесь.Но Медея уже сложила оружие. Она могла бы обжечь меня пламенем, нанести удар, проскрежетать новые слова, оправдывающие совершенное в Иолке семь веков назад. Но лишь печаль была в ее прекрасном лице. И одиночество.– Ты не понимаешь… – прошептала она. И вдруг резко повернулась к двери. – Кто там?– Только та девушка. Ниив.– Нет. Кто-то еще.Я расслышал топот бегущих ног. Гилас с разбегу проскочил в дверь, обомлев на миг, но тут же перевел дыхание и выкрикнул:– Антиох, они убьют друг друга! Останови их!«Они» могли быть только Ясон с Киносом.– Они не узнают друг друга, – сказал я Медее в надежде словами разогнать туман, застилающий ей глаза.– Я знаю, – только и сказала она, сложив руки на груди и чуть склонив голову, но по-прежнему глядя мне в глаза.Так я и оставил ее, а сам бросился за Гиласом. Мне слышен был звон металла о металл, выкрики двух мужских голосов, бесконечно повторяющих все тот же напев неверия. Ярость и отчаяние так наполнили пустой дворец, что он больше не отзывался эхом.В спешке мы сбились с дороги. Гром ненависти обрушивался из каждого коридора, заставляя нас метаться то туда, то сюда, покуда мы, обессилев и потеряв надежду, не остановились посреди сжавшегося в комок пространства.К тому времени, как я сумел отыскать дорогу к пропасти, поединок закончился.Кинос, по обычаю древних греков сражавшийся обнаженным, только в шлеме, нагруднике и поножах, получил от Ясона удар, отбросивший его на самый край провала.Оба они были залиты красным.Ясон с удивлением смотрел на собственный клинок, словно не в силах постигнуть простоты случившегося. Пук волос, редких, седых, окровавленных, срезанных с виска вместе с клоком кожи, болтался у него на плаще. Пол-лица залито кровью. Поток воздуха из бездны крыльями развевал черный плащ за плечами дрожащего человека. Он склонялся к сыну, держа меч наготове, но другую руку протягивал побледневшему противнику.Кинос увидел меня. Прокричал сквозь боль:– Я не понимаю! Не понимаю, Антиох. Помоги мне понять. Это мой отец? Если да, то почему же я не узнаю его? Хотя это уже не важно.– Держись за его руку, – крикнул я в ответ. – Не падай!– Это он? Почему я его не узнал?– Держись, Кинос. Ты построил «Место, чтобы звать отца». Ты выстроил множество таких мест. Только об одном позабыл: твой отец стареет. Это он! Дай ему руку. Не падай!Умирающий взглянул на отца, снял шлем, выронил его:– Я так долго ждал. Я начал забывать твой смех. Начал отчаиваться. Но теперь я вижу – ты тот , – тот, кого я звал. Почему глаза мои открылись только тогда, когда обречены закрыться?– Так закрой их, – холодно произнес Ясон, все же не отнимая руки, протянутой к шатающемуся на краю бездны человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99