На нас никто не обращал внимания. Лицо конунга Сверрира было еще неизвестно в Нидаросе.
Конунг весело сказал, что проклятий и брани среди людей теперь слышится меньше, чем раньше.
— Это моя заслуга, — сказал он.
Кабаки и трактиры уже открылись после сражения.
С отрубленной рукой в зубах прибежала собака.

***
В одном из узких проулков стоял человека и громко зазывал в дом прохожих.
— Моя жена должна понести наказание, она уже лежит и ждет!
Нам стало любопытно, и мы остановились, чтобы узнать, в чем дело.
— Пока здесь были люди этого проклятого ярла, моя жена переспала с каждым из них. Я боялся проучить ее, ведь если бы она проболталась об этом, они зарубили бы меня на месте. Так продолжалось полгода, и все надо мной смеялись. Но теперь людей ярла больше нет. Благослови, Господи, того, кто помог нам! Сейчас она лежит и ждет палки, вот этой. Теперь-то она стала послушной. Я бросил ее на скамью и сказал: Задери юбку. Она повиновалась, хотя и не очень охотно. Будешь лежать и ждать, пока я не соберу людей, сказал я. Вот она и ждет.
— Добро пожаловать! Заходите! — кричал он собравшимся. — Разве это будет не по закону? — прорычал он и повернулся к нам со Сверриром.
— Конечно, по закону, — ответил Сверрир.
— Столько же людей, сколько смеялись надо мной, теперь будут смеяться над ней, — сказал муж. — Я считаю, что так будет справедливо. Мне тогда было не менее больно, чем теперь будет ей.
— Умные слова, — сказал Сверрир.
— Я вижу, вы тут недавно, поэтому не могли смеяться надо мной. Но все равно, добро пожаловать, она не станет возражать против двух новых свидетелей. Она ждет в доме. Теперь она стала послушной.
Мы поблагодарили за приглашение и отказались: у нас нет времени, но если случится так, что ему придется проучить ее еще раз, мы с радостью поприсутствуем при этом. Он поблагодарил нас, и мы расстались друзьями.
Телохранитель следует за нами, как тень, не произнося ни слова.

***
Мы со Сверриром пошли на песчаную косу Эйрар, где обычно на тинге провозглашались все норвежские конунги. По пути встретили мальчика и спросили, далеко ли еще до холма тинга.
— Перейдете через ручей Гаута, а там идите прямо, — ответил мальчик.
— Ручей Гаута? — удивились мы. — Мы знаем человека по имени Гаута.
— Он однорукий?
— Верно.
— Значит, это тот самый. Там наверху у Гаута домишко, ручей течет совсем рядом. Но Гаут редко бывает дома. Он ходит повсюду и прощает людей. Хотите взглянуть на его могилу? — спросил мальчик.
Мы опять удивились, и он рассказал нам, что Гаут похоронил там свою отрубленную руку. Руку ему отрубили в монастыре на Селье, но кто именно, Гаут не знает. Он взял отрубленную руку с собой, добрался до какого-то дома и все дни, что боролся со смертью, крепко прижимал ее к себе. В конце концов он вернулся в Нидарос и похоронил свою руку рядом с домом, стоявшим на ручье Гаута. Когда он бывает дома, он часто сидит у могилы, вспоминает о случившемся и упражняется в искусстве прощать.
Мальчик побежал вперед, мы пошли за ним, постояли у могилы, где была похоронена рука Гаута.
Потом мы ушли.
Телохранитель следует за нами, как тень, не произнося ни слова.

***
Мы пришли в Эйрар, там на тинге провозглашали многих норвежских конунгов. Холм был красив, его окружали высокие деревья и камни, поставленные торцом. Мы со Сверриром хотели пройти на площадь тинга, но из дома поблизости вышел старик и погрозил нам кулаком:
— Убирайтесь отсюда! — крикнул он. — Сегодня никого конунгом не провозглашают!
Мы подошли к нему, он него исходил кислый стариковский запах. Старик сказал, что поставлен тут сторожем и исполняет свой долг, площадь тинга не пастбище для слоняющихся жеребцов. Я хотел было сказать, что перед ним новый конунг, но Сверрир быстро положил руку мне на плечо, и я промолчал.
— И давно ты тут сторожем? — спросил Сверрир.
— Хо! — засмеялся старик. — Во всяком случае раньше, чем ты научился мочиться без помощи матери. И останусь после твоей смерти!
— Значит, ты видел, как провозглашали многих конунгов?
— А то нет! Я многих видел, они приходили и уходили, а кто, скажите, все готовил к тингу и наводит тут порядок? Убирал мусор и ставил для всех пришедших сиденья. А как мы всегда боялись непогоды! Когда день провозглашения конунга уже объявлен, переносить его нельзя. В плохую погоду все выглядит не так благолепно, как в хорошую, а у нас тут в Трёндалеге погода чертовски капризная. Но должен сказать, что все эти годы я не плохо справлялся со своими обязанностями. Не отказал ни одному конунгу.
— Рад, небось, что все это происходило у тебя на глазах?
— А ты как думаешь? Если б только после каждого тинга не оставалось столько мусора. Господь знает, какую грязь люди оставляют после себя, долго потом приходиться убирать. Мне помогала моя старуха, но вообще-то, я не пускал ее на площадь тинга, женщине это не положено.
— Но нас-то ты можешь пустить? — спросил Сверрир.
— Нет, черт бы вас побрал! — гневно заорал старик и загородил нам путь, от него завоняло еще больше.
Мы повернулись и ушли.
Телохранитель следовал за нами, как тень, не произнося ни слова.

***
Мы вернулись в конунгову усадьбу, город успокаивался после сражения. Мимо пробежала собака с отрубленной рукой в зубах, из трактиров доносился смех и веселые песни. На дворе усадьбы стояли люди, они хотели поговорить с конунгом. Этой ночью он еще не мог думать об отдыхе.
Сверрир тихо сказал:
— Мертвый Хрут лежит на моем ложе, и пусть лежит. Я лягу на полу рядом с постелью, а рядом со мной ляжет Йон. Так будет справедливо по отношению ко всем.

***
Конунг сидит на почетном сиденье в конунговой усадьбе, его волосы и одежда еще в беспорядке после сражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106