Вечером накануне дня Симона и Иуды мы пришли в Вёрс и остались там на ночь. Там мы отпустили проводников обратно, в Бьёрпон нас должны были вести уже другие. Мы с конунгом ели стоя у стены хлева, было раннее утро, вот тогда-то люди ярла и напали на нас.
Их была, наверное, не одна тысяча, кругом кишели враги, точно вши в нечесаных волосах. Мы издали свой воинственный клич — жуткий вопль, которому мы обучились, еще живя в Нидаросе. Он не был похож ни на что, в нем слышался и вой волка, и рыдания раненой женщины, он разносился повсюду и достигал каждого уха. Конунг говорил, что, если на нас неожиданно нападет враг, мы, отражая его, должны вопить во все горло. Во-первых, этот крик прибавляет мужества нам самим, во-вторых, сколько бы нас ни было, у врага создастся впечатление, что нас не меньше тысячи. К тому же, такой вопль помогает держаться вместе, а это главное правило. Дальше же остается только драться, хотя бы и в плаще из собственной крови, никто не должен отступать, никто, лучше колоть мечом, если у тебя уже нет сил рубить, лучше принять смерть.
Думаю, их была не одна тысяча, и они тоже кричали, Вёрс еще никогда не слыхал такой заутрени. К счастью, врагу не удалось разъединить нас. Слышался оглушительный рык конунга и громкие крики Сигурда и Вильяльма, подбадривавших людей. Я сражался сразу против двоих и зарубил обоих. Несмотря на уже начавшуюся схватку, нам удалось построиться. Вскоре мы уже стояли плечо к плечу и щит к щиту. Тогда раздались звуки рожка: Рэйольв из Рэ выполнил приказ конунга, и мы от обороны перешли в наступление. Против нас были тысячи, они стойко держались, многие из наших пали, но их погибло больше. Вскочив на мертвого врага, я рубил других, я сжимался, пригибался и отпрыгивал назад, когда ждал удара, а потом снова бросался вперед, и разрубал противника пополам до самого желудка. Наконец они дрогнули.
Мы преследовали их, они не обратились в бегство, а только отступили к реке и хотели перейти назад по мосту. Конунг сумел отдать приказ Сигурду, чтобы тот вывел своих людей из боя, быстро обошел врага и вышел ему в тыл. Он должен был ударить противника в спину со стороны леса и удержать мост, тогда бы враг оказался у нас в клещах и мы погнали бы его на обрывистые берега реки. Таков был план конунга. Но тут они побежали. Поэтому им удалось достичь моста раньше, чем Сигурду и его людям. Небольшой отряд — все это были бонды, но они сражались с большой отвагой, — остался на нашем берегу реки и защищал мост, пока те, кто уже перешел на другой берег, подрубили основы и обрушили мост в реку. Нам оставалось только расправиться с теми, кто задержался на нашей стороне реки.
Это была только половина победы, а потому — поражение. Мы шли вверх по реке по одному берегу, они — по другому. Их все еще было раз в пять больше, чем нас. Громкими криками они выражали нам свое презрение, мы отвечали им тем же. Река была бурная, переправиться через нее на лодках было невозможно. Вскоре мы оказались у широкого озера, которое постепенно расширялось еще больше, мы уже не могли стрелять друг в друга из луков или обмениваться бранью. Стало темно.
Конунг сказал:
— Теперь для нас закрыт и сухопутный путь в Бьёргюн.
Сверрир был грязный и мокрый насквозь, весь в крови, но цел и невредим. Как и мы все, дышал он тяжело и говорить ему было трудно. Он отдыхал, лежа в вереске, может быть, ему хотелось плакать, но он не плакал.
Вскоре он сказал:
— Нам следует идти обратно в Упплёнд.
Подкралась темнота, и мы вернулись в Вёрс.

***
Сорок человек погибли у нас в этом сражении, но тяжело ранен был только один, остальные отделались царапинами. Раненый был телохранитель конунга, и прости мне, йомфру Кристин, что я не знаю его имени. Если я когда и слышал его, — а иначе и быть не могло, — оно давно стерлось из моей бедной памяти. Если помнишь, этот человек никак не мог сосчитать павших в сражении в Ямталанде. Не мог он сосчитать их и теперь.
Он получил удар мечом по шее и истекал кровью, правая голень у него была ободрана до кости. Говорить он не мог. Большой потерей для него это не было — он и раньше-то был не больно разговорчив. Я проходил мимо, когда мой добрый отец Эйнар Мудрый и еще два человека подняли раненого из лужи крови, в которой он лежал. Он показал рукой на усадьбу. Мы истолковали это так, что он хочет туда и не хочет возвращаться с нами назад через горы. Я пошел к конунгу, чтобы посоветоваться с ним. Но Сверрир сказал:
— Мы не можем оставить берестеника в селении, где у нас есть только враги. Мои люди должны знать: что бы ни случилось, мы не оставим в беде ни одного человека.
Раненый истекал кровью, и Эйнар Мудрый был не в состоянии остановить ее. Может, телохранитель мог еще слышать, хотя говорить уже не мог. Он поднял один палец — мне стало больно при виде такого белого пальца на некогда сильной руке. Он показал на шею, сделал движение поперек и поглядел в сторону, словно искал глазами меч. От этого движения кровь из раны потекла еще сильнее.
Мы поняли, чего он хочет, и я снова пошел советоваться с конунгом. Конунг был уверен, что Бог счел бы преступлением, если б мы помогли раненому расстаться с жизнью до того, как пробьет его час.
— Но было бы еще хуже, если б мои люди начали опасаться, что то же самое может случиться и с ними, — сказал он.
— Ты прав, — согласился я.
— Не знаю, — вздохнул он. — Но так должно быть, даже если я не прав.
Я вернулся и передал слова конунга. Мы подняли раненого на лошадь. Эрлинг сын Олава из Рэ вызвался ехать в седле позади него и поддерживать, чтобы он не упал. Мы попытались выпрямить ему голову, чтобы кровь текла не так сильно, но она все время валилась набок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106