Только слепой не заметил бы.
Снова застучали шаги, и Дэниел вжался в стену. Никак, караульный
офицер пошел, крепостные посты проверять. Вот невезение! Сейчас будет
хай на всю цитадель. А если и его тоже... Дэниел плавно шагнул за
угол, извлекая из ножен меч, и узнал в офицере того самого
рыжебородого сотника, остановившего отряд на дороге. Жалко, лучше бы
был кто-то незнакомый. На секунду в груди поднялось знакомое,
рыцарское: подло ударить врага в спину... Ну, что ж, каков враг, таков
и удар. Нет, не свистят мечи в воздухе, падая на добычу. Это все
выдумки поэтов. Только стрелы свистят, и то, скорее, свистяще шипят. А
меч тихо шелестит, как падающий с дерева железный листок. Хорошо упал,
точно, ровно промеж лопаток, даже крикнуть рыжебородый сотник не
успел. Ну, что ж, родной, посиди вот здесь, у стеночки, в темноте и в
тишине, утром тебя всяко найдут, а вот раньше не надо.
Впервые в жизни убийство воспринималось как работа. Именно
убийство, а не бой. И если рыцарская гордость пыталась брыкаться и
шевелиться, вставали в памяти бледное лицо Гельмунда с голубыми
бликами вместо глаз, и серьезная мордашка Альты, ральфовой приемной
дочери, которую старый капитан любил, как родную, а от беды уберечь
так и не сумел.
Ну, вот и дверь. И кольцо стальное висит. Подергай за кольцо -
дверь и откроется. Только дергать, вот, не надо, лучше толкнуть. А
дверь даже не заперта. Интересно, что там, внутри?
А внутри были плетеные циновки из тростника, покрывавшие пол в
узком коридоре. Хитро, оказывается, строилась изнутри загадочная
часовня: дверь выходила в коридор, окаймляющий внутренний крест, а
вход в это внутреннее здание наверняка находился с противоположной
стороны, или в одном из торцов. Неплохо придумано. Да только один
дельный мечник в проходе удержит целую сотню. Ну, может, не сотню,
может, полсотни. Значит, надо заложить дверь тяжелым стальным засовом,
чтобы никто не зашел в спину. Придет время, сам и открою.
Хоть шуршал под ногами сухой тростник, но шаги, все же, скрадывал.
И уж слишком легко все получалось: добрался, зашел... Значит, в конце
судьба готовила редкостный по своей мерзости подарок. А может, они все
там? Оставил же кто-то в подсвечниках на стенах горящие свечи. Вот
смешно будет, если явится хренов бесстрашный герой, а в часовне - все
орденские рыцари! Тут-то герою и предстояло закончить свое бренное
существование.
Вход действительно находился в торце внутреннего креста, и здешний
коридор, такой же узкий, преграждала гигантская, повыше Дэниела,
железная фигура. То-ли какого-то великана-бойца заковали в латы, то-ли
латы удерживал какой-то колдовской костяк. Но самым страшным было его
оружие: огромная двулезвийная секира с короткой, всего в пару локтей,
рукоятью.
Дэниел сразу оценил невыгодность положения. С длинным мечом он мог
бы держать противника на расстоянии укола, подобно тому, как делал это
Рейвен и, уже не опасаясь попасть под страшный удар, искать его
уязвимые места. А здесь должен был развернуться ближний бой, по самому
страшному сценарию, причем, и уклониться было особо некуда. И думать
некогда, противник на приветствие время тратить не стал, а сразу нанес
первый удар. И спасла Дэниела собственная его постыдная трусость.
Шарахнувшись от тяжелого лезвия в сторону и назад, он споткнулся, и
десятифунтовая обоюдоострая смерть пронеслась мимо. Дэниел тут же
рубанул противника по рукам, но из-за неудобного положения хорошего
удара не вышло, только меч по наручам лязгнул.
И тут началось. Сколько длился этот жуткий бой, Дэниел не знал.
Противник, казалось, не ведал усталости. Впрочем, и техника его
разнообразием не отличалась. Просто рубил смаху, сплеча, и секира,
пролетая мимо, нередко зубрилась, откалывая каменные крошки из стен.
Однако, и все опасные удары этот неведомый боец парировал, слабые же
спокойно пропускал, будучи уверенным в прочности доспеха. У Дэниела
такого преимущества не было, он понимал, что тяжелое лезвие может
изуродовать даже ударом плашмя, потому ему приходилось употреблять все
возможное искусство, чтобы каждый раз уводить секиру в сторону,
заставлять падать под собственной тяжестью, его вовсе не задевая.
Но долго такая игра продолжаться не могла, и отточеный угол лезвия
пропорол перчатку, окрасив правую руку кровью. Рука сразу же начала
неметь, как будто опущенная в прорубь с ледяной водой. увидел свой
последний шанс. Когда тяжелое, уже окровавленное, лезвие секиры пошло
вниз, он перехватил меч левой рукой и ударил колющим, повернув клинок
плашмя и при этом сблизившись с противником так, будто готовился его
обнять. Острие вышло из-под шлема с другой стороны, разрывая ремни,
скрепляющие его с доспехом, и шлем просто упал назад. Не было в нем
никакой головы, да и вообще ничего в латах не было, иначе как бы тогда
они с грохотом осыпались. Да, именно осыпались, а не осели.
Дэниел перешагнул через них и пошел дальше по коридору. Он уже не
надеялся ни на какую победу, надеялся только на один удар, и то удар,
нанесенный не человеку, а камню. И совершенно не мог понять, почему из
глубин часовни дует ледяной ветер, увеличивая давление, и чьи голоса
звучат внутри.
Ему открылась восьмиугольная комната с алтарем в центре. Может,
конечно, не алтарем, но как еще назвать глыбу серого гранита с
наполненным водой углублением в центре, в котором покоится черный
каменный шар размером с детскую голову, освещенный тринадцатью
свечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54