- Как можно так говорить, как можно так говорить! - Мысль ее не рабо-
тала, бескровные губы машинально повторяли одни и те же слова. Ей вдруг
стало нестерпимо страшно, и она не знала, кого она боится - барона или
мальчика.
Эдгар понял, что его предостережение подействовало на мать. И ему за-
хотелось переманить ее на свою сторону, приобрести союзника в этой враж-
де, в этой ненависти к барону. Он подошел к матери, приласкался к ней и
заговорил дрожащим от волнения голосом:
- Мама, ты же сама, наверно, заметила, что он задумал что-то нехоро-
шее. Из-за него ты стала совсем другая. Это ты переменилась, а не я. Он
хочет быть вдвоем с тобой и сделал так, что ты на меня сердишься. Вот
увидишь, он обманет тебя. Я не знаю, что он тебе обещал. Я знаю только,
что он не сдержит слова. Остерегайся его! Кто раз обманул, опять обма-
нет. Он злой человек, ему нельзя доверять.
Этот голос, жалобный, почти плачущий, исходил, казалось, из ее серд-
ца. Со вчерашнего дня она испытывала какое-то тягостное чувство, гово-
рившее ей то же самое - все настойчивей и настойчивей. Но ей было стыдно
получить урок от собственного сына, и, как это часто бывает, чтобы
скрыть свое волнение и замешательство, она проявила излишнюю резкость.
- Ты еще слишком мал, чтобы это понять. Дети не должны вмешиваться в
такие дела. Ты должен вести себя прилично. Вот и все.
Лицо Эдгара снова приняло ледяное выражение.
- Как хочешь, - сказал он сухо, - я предостерег тебя.
- Значит, ты не извинишься?
- Нет.
Они непримиримо стояли друг против друга. Мать поняла, что решается
вопрос об ее авторитете.
- В таком случае ты будешь обедать здесь. Один. И ты не сядешь с нами
за стол, пока не извинишься. Я тебя выучу, как надо вести себя. Ты не
выйдешь из комнаты, пока я не позволю. Понял?
Эдгар улыбнулся. Эта коварная улыбка как будто уже приросла к его гу-
бам. В душе он сердился на себя. Как глупо, что он опять дал волю своим
чувствам и захотел предостеречь эту лгунью!
Мать вышла из комнаты, не оглянувшись на него. Она боялась этих колю-
чих глаз. Ей было тяжело с сыном с тех пор, как она заметила, что взгляд
у него зоркий, и еще потому, что он говорил ей именно то, чего она не
желала слышать, не желала знать. Страшно было видеть, как ее внутренний
голос, голос совести, отделившись от нее, в образе ребенка, ее собствен-
ного ребенка, не дает ей покоя, предостерегает ее, издевается над ней.
До сих пор этот ребенок был придатком к ее жизни, украшением, игрушкой,
чем то милым и близким, иногда, быть может, обузой, но все же жизнь его
протекала в одном русле ив лад с ее жизнью. Сегодня впервые он восстал
против нее и отказался подчиниться ее воле. Что-то похожее на ненависть
примешивалось теперь к мысли о ребенке.
И все же, когда она, слегка утомленная, спускалась с лестницы, детс-
кий голос настойчиво звучал в ее душе. "Остерегайся его!" Этих слов
нельзя было заглушить. Но вот перед ней блеснуло зеркало: она испытующе
посмотрела в него, потом стала вглядываться - все пристальней, все упор-
ней, - пока в нем не отразились чуть улыбающиеся губы, округленные,
словно готовые произнести опасное слово. Внутренний голос не умолкал, но
она передернула плечами, как будто стряхивая с себя незримый груз сомне-
ний, бросила в зеркало довольный взгляд и, подобрав платье, спустилась
вниз с решительным видом игрока, со звоном кидающего на стол последний
золотой.

СЛЕДЫ В ЛУННОМ СВЕТЕ

Кельнер, принесший обед арестованному в своей комнате Эдгару, запер
дверь. Замок щелкнул за ним. Мальчик вскочил в бешенстве: это было сде-
лано, конечно, по распоряжению матери; его заперли в клетке, как дикого
зверя. Мрачные мысли овладели им.
"Что они делают, пока я сижу здесь взаперти? О чем они сговариваются?
Вдруг сейчас происходит то таинственное дело, а я упущу его. Что это за
тайна, которая чудится мне всегда и повсюду, когда я среди взрослых, по-
чему они запираются от меня по ночам, почему говорят шепотом, если я
случайно вхожу в комнату? Вот уже несколько дней она так близка от меня,
сама дается в руки, а я все-таки не могу схватить ее! Чего только я не
делал, чтобы раскрыть эту тайну! Я стащил книги у папы из письменного
стола, я читал про все эти удивительные вещи, но ничего не понял. Должно
быть, есть какая-то печать, которую надо сорвать, чтобы понять все это,
- может быть, во мне самом, может быть, в других. Я спрашивал горничную,
просил ее объяснить мне эти места в книгах, но она только посмеялась на-
до мной. Как ужасно быть ребенком, полным любопытства, и не сметь никого
спросить, быть смешным в глазах взрослых, казаться глупым и ненужным. Но
я узнаю, я чувствую - скоро я буду знать все. Часть этой тайны уже в мо-
их руках, и я не успокоюсь, пока не буду знать всего".
Он прислушался, не идет ли кто-нибудь. Легкий ветерок раскачивал вет-
ви деревьев за окном, дробя зеркало лунного света на сотни зыбких оскол-
ков.
"Ничего хорошего не может быть у них на уме, иначе они не стали бы
так подло лгать, чтобы отделаться от меня. Наверное, они теперь смеются
надо мной, проклятые, но последним буду смеяться я. Как глупо, что я по-
зволил запереть себя здесь, дал им свободу хоть на секунду, вместо того,
чтобы прилипнуть к ним и следить за каждым их движением! Я знаю, взрос-
лые вообще очень неосторожны, и они тоже выдадут себя. Они всегда дума-
ют, что дети еще совсем маленькие и вечером крепко спят. Они забывают,
что можно притвориться спящим и подслушивать, что можно представиться
глупым, а быть очень умным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27