А к Ванину последнему пришло это понимание. И наши шуточки ранили его.
Винить ли себя в них? Задним числом оно, конечно, можно. Ну, а так, положа руку на сердце? Мы люди весёлые. Без чувства юмора в нашем деле нельзя: сгоришь от перенапряжения. А шутка, в этом убеждает меня весь мой опыт, как предохранительный клапан. Посмеёшься — и сразу легче.
Перебираю сейчас все наши остроты: нет, ничего обидного в них не было. Когда точно такие же по тону мы адресовали друг другу, то хохотали все — и «обидевшие» и «обиженные». И Ванин смеялся, когда ему доставалось. Очень натурально смеялся, только теперь я понимаю, что не всегда его смех шёл от сердца… Где-то в подсознании, верно, звучало: «трус».
В те самые дни, когда мы уже освободились от робости, а Ванин ещё нет, и произошло открытие марсианского прибоя. И открыл его, как ни странно, Ванин.
Вот как это было.
Мы приближались к этим вот красным скалам со стороны песков. Стеклянный шорох, предваряющий прибой, слышен только вблизи от них. Но подошли мы к ним, когда он уже смолк, поэтому ничто не предупредило нас.
Ванин по своему обыкновению шёл сзади, ступая след в след (обычно он старался держаться середины; это ещё тогда, когда мы двигались только цепочкой: теперь же мы шли тесной гурьбой и Ванину поневоле приходилось держаться позади).
Мы уже выбрались на берег, Ванину оставалось несколько шагов. И тут песок колыхнулся. От неожиданности Ванин упал. Хотел встать — ноги утонули в песке. Он сдержался, не закричал, но мы видели, как побелело его лицо.
Пока мы лихорадочно разматывали трос, пока бросали, Ванина прибой окунул несколько раз в песок, и он понял, что ничего страшного нет. Песок в черте прибоя никак не назовёшь зыбучим. Встать можно почти везде, встать и нащупать твёрдое дно. Причина, вероятно, та, что у скал очень мелко, и песок в глубине не может стать жидким.
Ванин быстро сообразил, что к чему (лишнее свидетельство, что трусом в обычном понимании он вовсе не был). Он не дал себя вытащить, а вылез сам, держась за трос просто так, на всякий случай.
Когда и мы поняли, что ничего трагичного в этой ситуации не было, мы не могли сдержать смеха при воспоминании о нелепых телодвижениях Ванина, его растерянной физиономии. Как бы вы восприняли этот смех? Вероятно, сами в конце концов принялись бы подшучивать над собой. Ванин же «полез в бутылку». Ему показалось, что мы нашли его поведение трусливым. К этому не было решительно никаких оснований, любой из нас, уверен, испугался бы, когда почва вдруг уходит из-под ног. Но Ванин, как я уже говорил, болезненно переживал свою, как он думал, «неполноценность». И тут он разобиделся всерьёз. Он счёл наши шутки величайшей несправедливостью.
Во-первых, в этой ситуации он вёл себя мужественно. Во-вторых, прибой — его открытие. Неоспоримо, его! (На долю того, кто держится середины, обычно выпадает меньше неприятностей, зато и успех приходит реже.) А тут — смех…
И Ванин с горячностью стал доказывать недоказуемое. Что он ни капельки не испугался; что не вставал только из-за желания получше изучить явление.
— Кроме того — вы этого не понимаете, — купаться в прибое очень приятно! — заявил он.
Ему не поверили.
Тогда, прежде чем мы смогли его удержать (никто ожидал!), он бросился в прибой, лёг под волну, изобразив на лице величайшее блаженство.
— Мальчишка! — справедливо затопал ногами капитан. — Немедленно назад!
Он вылез, широко улыбаясь: доказал!
Мы повозмущались его поступком, но заинтересовались. А что если попробовать?
Со страховкой, с тысячью предосторожностей двое из нас влезли в прибой.
Знаете, это было приятно! Кажется, что ты лежишь неподвижно, а колышутся скалы, горизонт, небо с редкими звёздами в зените. Мерные, баюкающие колебания и одновременно — ощущение плавного полёта, непонятно: вверх ли, вниз. Ни с чем не сравнимое впечатление!
А потом на тебя неизбежно наползает вал, ты погружаешься и это выглядит страшно, и ты начинаешь барахтаться, чтобы удержаться, и в этой борьбе есть азарт, хотя заранее известно, что ничего плохого не произойдёт.
Надо испытать, что такое марсианский прибой. Его трудно описать по той простой причине, что на Земле ничего похожего нет. Нужно самому почувствовать этот полёт в никуда, это медленное погружение в песок, чтобы понять притягательную силу прибоя.
Вот так, с его открытием Ванин стал героем. Но ему было мало нашей признательности! Он хотел вновь и вновь утвердить себя, опровергнуть то, что было так преувеличено его воображением. На Марс прибывали новые люди, их возили к прибою, и показывал прибой, разумеется, Ванин — его первооткрыватель, его исследователь. Собственно, тем немногим, что мы знаем о природе прибоя, мы полностью обязаны Ванину. Но его заботило гораздо больше другое: впечатление.
О, это выглядело великолепно! Вообразите себе группу новичков, ещё растерянных, неуверенных в себе, ожидающих чудес. И рядом с ними Ванина — опытного, спокойного старожила, которому всё известно и всё нипочём. Вот он, сопровождаемый восторженными взглядами, спускается с берега навстречу грозному в своей загадочности валу, ложится под него, плывёт. Дальше исполнялся коронный номер: Ванин давал себя засыпать. Редко кто мог удержаться от невольного вскрика, когда песок целиком скрывал человека, он исчезал, и волны катились над могилой проглоченной жертвы, холодные, неторопливые, равнодушные. Тишина, безветрие, беззвучное движение песка, купол фиолетового неба над угрюмой равниной, проходят минуты, а Ванина нет и нет: исчез, утонул.
Начиналась паника. Мы, если кто-нибудь из нас присутствовал, старались не портить эффекта, принимая озабоченный вид.
1 2 3