Могло быть и такое, мы ж подключились черт знает к какому источнику! Или то была необъяснимая милость огневика, который что-то прочитал в наших сердцах?Что мы знали, что могли знать…Я обернулся к Снежке, горло перехватило, она все сама угадала по выражению моего лица.— Да? — Это был единственный вопрос, который она задала.Я кивнул.Так же молча Снежка взглянула на огневика, который, как прежде, пламенея, нависал над добела раскалёнными камнями лав, и с чёрных запёкшихся губ сорвалось лишь одно слово:— Спасибо…Ответа, конечно, не последовало. Кого или что она благодарила? Как бы там ни было, само слово было уместным. Я тоже мог бы его произнести. Неведомое бесчувственно, но не безразлично к нашим поступкам, ибо, действуя, мы всегда вызываем противодействие, и то, как оно отзовётся, во многом зависит от нас.Снежка отступила на шаг от обрыва и покачнулась. Я едва успел её подхватить, так она сразу ослабла. У меня тоже подкашивались ноги. Медленно и с трудом я дотащил её до машины. Она ещё пыталась мне улыбнуться, я, как ни старался, не смог ответить ей тем же. Вяло, как в полусне, я протиснулся за ней в кабину, поднял машину и включил подсос, чтобы нас обдувал ветер.Так, вповалку, мы некоторое время летели в посвистывании ветра, и луна мчалась с нами наперегонки.Минут десять, если не больше, я был способен лишь на самые простые движения и мысли. Поудобней устроить Снежку, поудобней устроиться самому. Достать воду, дать напиться. Мысль о стимуляторах я отложил: сейчас нам нужен был только отдых, а для Снежки, которая так долго держалась на нервах, мог быть опасен даже простой витакрин. Надо было набраться сил, без этого нечего было и думать о прорыве сквозь время, где все могло случиться.Мы летели. Над нами было просторное, с редкими крапинками звёзд небо, снизу им не отвечал ни один огонёк, тени и лунный свет, леса и кручи, больше ничего не было на этой земле, откуда мы все некогда вышли.Глаза Снежки были открыты. Наконец она пошевелилась.— Куда мы летим?— Не знаю. Куда-нибудь. Может быть, это и не имеет значения, но я хочу убраться подальше от огневика.— Не говори о нем плохо.— Ни в коем случае. Старик был очень любезен, я приглашу его на свадьбу, благо Алексей давно интересовался им. Не забудь его поцеловать.— Алексея или огневика?— Обоих, если угодно. Я отвернусь, хотя моё сердце обольётся кровью.Наконец-то она рассмеялась. Каким желанным был её тихий, ещё робеющий смех!— Я ещё подумаю, нужен ли мне такой болтун. Мы так и будем лететь до бесконечности?— Будем. Чем плохо? Должно же у нас быть свадебное путешествие.— А Эя все спит, — сказала она.— Вот и прекрасно. Будет лучше, если она проснётся уже в нашем мире. Там медицина, там все.Снежка задумалась.— Нет, — тряхнула она головой. — Ей надо проститься с родиной.— Зачем? Лишние хлопоты.— Затем… Да как же без этого!— Слушай, ты стала сентиментальной. — Прямо по курсу маячила гора, я скорректировал полет.— Возможно. — Она вздрогнула. — Как мало мы ценили некоторые вещи! Например, подушку.— Подушку?— Да, они подкладывали под голову чурбан.— Понятно. Идём на посадку.— Зачем?— Человек глупо устроен: что бы и в каких мирах он ни делал, без куска хлеба ему не обойтись. Кто-то, помнится, хотел есть.— Нас ждут.— Подождут. Ты отдохнула? Я нет.— Не притворяйся, это ты делаешь для меня.— Только отчасти. Тебе это не нравится?— Нравится. Очень! Во мне сидит такой маленький человечек, которому очень хочется, чтобы его опекали и нежили. Боюсь, что за это время он очень подрос. И потому! Когда мы окончательно придём в себя, я попробую расколдовать Эю. Наперекор этому, которому лишь бы добраться до подушки.— Не геройствуй, — сказал я. — Мало тебе?— А тебе?— Ох, Снежка… Ладно, решили.Я снизился к мелькнувшему в просвете теней ручью. Под днищем машины зашуршала галька. Мы вышли. На перекатах билась и клокотала вода, чёрная у наших ног, переливчатая там, где, дробясь, падал лунный свет. В темноте заводей белела круговерть пены. Траву осыпала роса, каждый вдох был здесь блаженством. Умывшись ледяной водой, мы принялись за еду. Это тоже было блаженством. Огромной доисторической черепахой рядом чернел хроноскаф. Все пережитое отпускало, как кошмар, я боялся нечаянным словом спугнуть это мгновение, когда рука в молчании касается руки, каждое движение полно невысказанного смысла, и под доверчивый говор ручья у ног венком сплетаются резные тени ветвей.— Хорошо-то как… — прикрыв глаза, проговорила Снежка.Я кивнул.— Мне кажется, я сплю наяву. — Её рука неуверенно погладила шершавый береговой валун. — Сейчас проснусь, будет дымная хижина, старуха с жёлтыми глазами болотной неясыти…— Какая ещё старуха?— Не важно. Была и нет. — Снежка вздохнула. — Знаешь, за что меня чуть не растерзали в первый же день? Не с той руки зашла к очагу. Надо справа или прямо от двери, а кто подходит иначе, тот накликает беду. Смешно! Все всё знают с малолетства — и довольны. Ты не представляешь, как там регламентирован каждый шаг и каждый поступок.— Роботы, — буркнул я. — Я это понял, когда из Эй вынули душу. Роботы!— Не смей их так называть! — Снежка дёрнулась, как от удара. — Не смей! Ты их совсем не знаешь, они всякие — и люди. Иначе как бы сами возникли?— Согласен, согласен! — Я поднял руки. — Эя славная девочка, разумеется, не одна она такая. Конечно, они не хуже нас, просто другие.— Другие? — Снежка медленно покачала головой. — Тебе известно, что Эя талантливая художница?— Эя?— Да, Эя. Её резные, из камня и кости, фигурки могли бы украсить музей. Мы оба бездари перед ней.— Вот не подозревал…— Мог бы её расспросить.— Знаешь, как-то в голову не пришло… Не о том была забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55