Биленкин Дмитрий Александрович
Странная
Дмитрий Биленкин
Странная
Клевало, и я не заметил, как натянуло дождь. Только вдруг по тугой воде запрыгали стеклянные капельки, и река тихо зазвенела.
Оспины на воде быстро множились, и я убежал под защиту драного навеса риги. Там было сухо и со свету темно; в прелой соломе шуршали мыши. Мне не сразу бросилась в глаза фигурка, прильнувшая к столбу, и лишь спустя минуту я разглядел девочку лет двенадцати. Все в ней было заостренным, тоненьким и нескладным: наивный носик, косичка льняных волос, худенькие плечи под ситцевым платьем, голые поцарапанные коленки. Но ее серые глаза смотрели широко, серьезно и пристально. Похожий взгляд бывает у ночных птиц.
- Ну, теперь надолго, - сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Нет, по воде не плывут пузыри.
Голос был ломким и убежденным. Почти поучающим. В мою сторону она даже не посмотрела.
Я улыбнулся так, как улыбаются только взрослые: дружелюбно и снисходительно.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю - и все. Так всегда бывает.
"Хм, - подумал я. - Связь, пожалуй, действительно есть. Чем выше давление воздуха, тем, верно, трудней образовываться пузырям. Ну, поглядим".
- А завтра будет дождь так дождь. Надолго, - сказала девочка.
- Сводка обещает хорошую погоду.
- А будет плохая.
Я пожал плечами.
Девочка, наконец, соблаговолила взглянуть на меня. Недоверчиво, искоса.
- Потому что там радуга.
- Какая радуга?
- Красивая. Она горит, горит...
- Да где?!
Она кивнула куда-то на север.
- Значит, и вы ее не видите. Никто ее не видит. А она такая хорошая.
Я несколько опешил. Чтобы скрыть смущение, еще раз оглядел горизонт. Серая пелена дождя повсюду.
- Что-то ты выдумываешь...
Она шмыгнула носом.
- Так все говорят... И никто не видит. А я честная...
Я как-то не нашелся, что ответить.
- Я и папке так говорила, - продолжала она тусклым, равнодушным голоском. - Он меня вначале ремнем стегал, чтобы я не выдумывала. Больно... А я ничего не выдумываю.
- Да, но ведь радуги никакой нет...
- Есть.
- В каком ты классе? - попробовал я перевести разговор.
- В четвертом.
Мне капнуло за шиворот, я передвинулся на сухое место и теперь стоял совсем рядом с девочкой.
- Как, интересно, у вас в школе?
- Дразнятся.
- Почему?
- Не скажу.
Мы помолчали. Перед нами маячила завеса из сбегающих капель. Она не мешала, однако, заметить, что вдали светлело. Там синева явственно протапливала тучи.
"Девчонка права, дождь скоро кончится, - сообразил я. - Интересно, не унесло мои удочки?"
С высоты моего роста мне был виден пробор светлых волос и выпуклый лобик этого странного подростка, который упрямо, невзирая на насмешки и даже побои, отстаивает свое право видеть то, чего нет.
- Ты, вероятно, любишь сказки? - сказал я.
- Нет. Там все выдумано.
- А что ты тут делаешь? - сменил я тему.
- Гуляю. Это интересно.
- Почему?
Она посмотрела на носки своих драных тапочек и ничего не ответила.
- Ну, я пойду, - сказала она решительно. - А у вас клюет.
- Подожди, дождь еще не перестал.
И, словно нарочно, чтобы опровергнуть меня, капель замерла. На свободу вырвался луч солнца, и все мокро засверкало в его теплом и светлом кругу.
Девочка вошла в него, не торопясь и не оглядываясь. И честное слово, мне показалось, что она - центр этого теплого и светлого круга и что луч послушно следует за ней. Но, разумеется, это было игрой воображения.
Поплавок, когда я подошел к берегу, и вправду притапливало. После недолгой борьбы я вытащил замшелого от старости окуня, который отчаянно парусил спинной плавник, бил хвостом и вообще протестовал против изъятия из родной стихии. Его круглые, с золотистым ободком глаза слепо взирали на зелень и солнце.
Но добыча уже занимала меня куда меньше, чем встреча с девочкой. Вернувшись, я стал расспрашивать о ней свою хозяйку - старуху в темном платье, вечно и бесшумно, как летучая мышь, снующую среди горшков, ухватов, крынок и прочих домашних дел.
- Так ить, милый, ты должно Пахомову Нюрку повстречал... - нараспев сказала она. - Хорошая девка... - Она вздохнула, и морщины на ее лице приняли скорбное выражение. - Хорошая, да чудная малость.
- Чем же, мамаша, чудная?
- Так ить не скажу, а чудная...
- Придурковатая, что ли?
- Не-ет... А только заговаривается странно. Пахом уж и к доктору ее в Теляково водил, да ничего доктор-то не нашел. "Питать, - говорит, - ее надо..."
Большего я не добился.
Вечер выдался тихим и настороженным. Нервно мерцали звезды, вдали, в сухом черном тумане, вспыхивали голубые молнии, и долгое время спустя там глухо и грозно погромыхивало.
Не боясь вкрадчивых угроз грома, мимо меня прошли девушки. Их светлые платья невесомо проплывали над смутной лентой дороги туда, где уже похрипывала гармонь и подмигивали лучики фонариков. За девушками вразброд промаячили тоненькие фигурки малолеток, которых еще не принимали в круг гуляний, но которых он уже зазывно манил.
Я квартировал в амбаре напротив избы. Не спалось. Как всегда при резкой смене погоды в деревне, нервы чутко внимали далеким и неведомым толчкам, происходившим в природе. Уши напряженно слушали тишину. И потому, что кругом был мрак, и потому, что природой владело беспокойство, сознание, казалось, плыло в темной бесконечности, откликаясь на зов непонятных, звериных символов.
"А ведь девчонка была права... - подумал я, погружаясь в чуткий полусон. - Погода портится..."
- ...Расскажи, расскажи, не бойся!
Голос вытолкнул меня из дремы, и я, как ослепленный окунь, сначала не мог сообразить, где я и что вокруг. Потом мысль обозначила положение кровати относительно стен амбара, амбара - относительно всей деревни, и так далее, пока, наконец, все не стало окончательно на свои места, если не во времени, так в пространстве.
1 2 3