То есть, конечно, такая встряска отнюдь не прошла для вашего организма бесследно. Умеренность и еще раз умеренность! Не следует волноваться, пить, больше будьте на свежем воздухе. И никаких снотворных. Ни-ка-ких! После такого отравления даже две таблетки пекталана для вас убийственны. Надеюсь, однако, вы не намерены повторять опыт?
На этот раз лицо Сэтти Товиуса скривилось в улыбке, и профессору стало не по себе: казалось, что под пергаментной кожей нет ничего, кроме костей.
- Я был глупцом, профессор. Да, конечно, я был глупцом.
- Вот и прекрасно! - шумно обрадовался профессор. Теперь ему хотелось поскорей закончить этот разговор. - Ну, желаю вам всего лучшего... в новой жизни.
Он встал. Встал и Сэтти Товиус, неподвижно глядя себе под ноги.
- Послушайте, профессор...
- Да?
- Вы не могли бы... Эту ленту с биотоками или как там ее... В общем, запись... той жизни вы не могли бы дать мне в пользование?
Профессор покачал головой.
- Это невозможно.
- Но... почему?
- Во-первых, нужна специальная аппаратура, которая стоит сотни тысяч. Во-вторых, необходим строгий врачебный контроль. В-третьих - поймите, это главное, - нельзя жить искусственной жизнью.
- Почему?
- Потому что... Но это же ясно! Впрочем, достаточно и первых двух ограничений.
- Понятно...
Он неловко поклонился, отчего голова его привалилась к плечу, и шагнул к выходу. Черт, и костюм на нем какой-то обвислый, серый, унылый, как и он сам.
Профессор подошел к окну. Вот по аллеям больничного сада бредет человек, которого он спас. Да, да, вытащил из смерти тем, что дал ему искусственное счастье и разбудил волю к жизни. Метод оправдал себя, метод спасет еще многих людей, а его, автора, ждет слава. Все прекрасно в это солнечное утро. Профессор с удивлением заметил, что в руке его дымится сигарета. Он заглянул в пачку - так и есть: наполовину пуста.
Профессор опоздал, и, когда он поднялся наверх, его встретил дежурный врач и привычной скороговоркой доложил:
- Сэтти Товиус, повторное покушение на самоубийство, все обычные меры приняты, состояние тяжелое, но непосредственная опасность миновала.
- Он в сознании? Может говорить?
- Да.
Профессор с такой быстротой устремился к палате, где ночник скупо освещал восковое, заострившееся лицо Сэтти Товиуса, что полы халата взвились у него за спиной, как крылья архангела.
- Зачем... зачем вы это сделали?
- Я... хотел... чтобы... повторился... берег.
Хрипящий голос, казалось, выходил из разорванных легких.
- О господи! Но почему?
- У меня... никогда... не было... этого... в жизни... Ничего... похожего.
"И уже не будет никогда", - подумал профессор, тупо глядя на жалкое подобие человека, именуемое Сэтти Товиусом.

1 2 3