В каюте стало тихо — лишь в недрах корабля подвывали гироскопы Манншенновского Движителя и глухо вздыхала вентиляция. Соня взяла из пепельницы сигариллу, попыталась затянуться, потом виновато поглядела на Граймса. Коммодор поднес к потухшему кончику зажигалку, и Соня судорожно втянула дым — так, что дрогнули ноздри.
— Стоит ли начинать этот поиск? — она заговорила быстрее. — Только для того, чтобы самой, может быть, стать призраком раньше времени? Надеюсь, этого не случится. Я слишком люблю жизнь и удовольствия… Я люблю вкусную пищу, вино, хорошие сигареты. Люблю книги, люблю музыку, люблю красивую одежду… боже, Джон, да всего не перечислишь. А что будет… там? Потом, после жизни? Неизвестно. О да, конечно, мне могут возразить: там — счастье, полная свобода, высшая красота, там наслаждение, перед которым все наши плотские удовольствия просто меркнут… Не знаю. Наши радости приправлены горечью. Порой они… совершенно необъяснимы, иррациональны. Наверно, там мне будет этого не хватать. Но дело не в этом. Прошло некоторое время, я вернулась с Дунгласа — и получила еще одно известие. Красный Орел сказал правду.
— Телепатия?
— Нет, Джон. Ни во время того сеанса, ни до него я не думала о Билле Модсли — до того момента, когда Орел о нем заговорил. И даже после этого я не думала о нем. Я думала о Дереке Калвере. Я не знала, что они летели вместе. Дерек был капитаном, а Билл — старшим помощником. И даже… даже если… — ее голос сорвался на крик: — Откуда я могла знать о том, как он умер?! Официальное сообщение пришло несколько месяцев спустя. Я не поверила. Я раскопала все сведения о ходе полета — для этого мне пришлось залезть в бортовой компьютер, пока «Аутсайдер» стоял в порту! Потом проверила по собственным каналам. Не могла же я, в конце концов, допрашивать экипаж! Все сходится, Джон. Билл покончил с собой в тот самый момент, когда я сидела в церкви на Дунгласе…
— Может, Вам не стоит присутствовать на сеансе? — осторожно спросил коммодор.
— И оставить все на откуп этим святошам?! — Соня выпрямилась и тряхнула своей огненной гривой. — Покорно благодарю, сэр!
Глава 9

В кают-компанию Граймс и Соня пришли последними. Все было готово, оставалось только начать ритуал. Участники сидели на скамьях, расставленных двумя рядами. Напротив стоял стол, призванный изображать алтарь, три стула и фисгармония. Граймс представил себе, каково сидеть — по-настоящему сидеть — на голом железе, и усмехнулся. Невесомость спасала его от подлинных мучений.
Кэлхаун был облачен в униформу, которая почему-то придавала ему чрезвычайно воинственный вид. Рядом с ним за столом сидел Мэйхью — на этот раз телепат выглядел скорее рассеянным, чем сонным. Кэрен Шмидт, которая, как недавно выяснилось, получила музыкальное образование, примостилась возле фисгармонии.
Дождавшись, когда Граймс и Соня займут свои места в первом ряду, Кэлхаун отстегнул пряжку, осторожно, чтобы не взлететь под потолок, выпрямился, и его зычный рев потряс стены кают-компании. Подобный голос мог принадлежать не агнцу, а разъяренному ослу.
— О братья! Мы, жалкие искатели истины, собрались здесь, чтобы униженно просить наших ближних в мире ином пролить немного света на наш затемненный разум! Мы просим их о помощи — но мы также готовы помочь им! Мы отбросим свои сомнения и проникнемся бесхитростной верой ребенка!
Он прокашлялся и заговорил более человеческим голосом.
Мы — должны — верить. Ибо вера есть главное в нашей жизни. Откроем сердца и души благой силе Иного мира! Настройтесь в унисон музыке сфер! Если нам не сразу удастся — не беда. Исполнимся веры и приступим.
Второй «имам», тоже в форме, вскочил и заскользил по рядам, гремя магнитными сандалиями. Каждый из присутствующих получил тоненькую пачку распечаток. Граймс пробежал глазами аккуратные строчки.
— О братья! — взревел Кэлхаун. — Споем же первый гимн!
Последовала пауза. Кэрен слегка замешкалась — для того, чтобы меха нагнетали воздух в трубки, надо было ритмично нажимать педали. В условиях невесомости это движение требовало изрядной ловкости. Наконец, фисгармония ответила на ее старания хриплым воем. Мисс Шмидт сыграла вступление, и все запели хором:
— Веди меня, священный свет,
Веди меня вперед,
Веди сквозь мрак и пустоту,
Туда, где счастье ждет…
Смолкли последние аккорды, Кэлхаун опустился на колени и начал молиться. Граймс никогда не был верующим человеком, но искренность этой молитвы его потрясла. Может быть, человеку действительно надо во что-нибудь верить?
Пропели второй гимн. Потом светильники начали медленно гаснуть. Теперь помещение освещали только красноватые лампы, горящие вполнакала. Труба и тамбурин, лежащие на столе, казались одним непонятным предметом, люминесцентный орнамент менял их очертания до неузнаваемости. Внезапно в кают-компании наступила странная тишина. Далекий шум приборов лишь оттенял ее. Холодное, бесстрастное спокойствие… Действительно ли стало холоднее — или это мороз пробегал по коже? Граймс не мог себе ответить.
Его глаза понемногу привыкали к полумраку. Вот Кэлхаун и Мэйхью, неподвижно сидящие за столом. Вот Кэрен Шмидт склонилась над фисгармонией, похожая на готическую статую. Граймс осторожно повернулся и посмотрел на Соню. Ее лицо было бледным, как мрамор — таким бледным, что почти светилось в темноте. Граймс ощупью нашел ее руку, коротко пожал холодную, словно неживую ладонь — и почувствовал, как ее пальцы сжались в ответ, а по губам скользнула улыбка благодарности — или это только показалось?
В этот момент Мэйхью звучно прочистил горло и произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40