Наверно, Сильвия вполне счастлива, хотя и не обязательно со мной. В нашем кругу это не столь важно. Если не надо работать или думать о ценах, всегда найдешь чем заниматься. Веселого в этом мало, но богатые этого не знают. Им удовольствия неизвестны. У них нет никаких сильных желаний – разве, может быть, захочется переспать с чужой женой, но разве это можно сравнить с тем, как жене водопроводчика хочется новые занавески для гостиной?Я ничего не ответил. Решил послушать дальше.– В основном, я убиваю время, – продолжал он, – а умирает оно долго.Немножко тенниса, немножко гольфа, немножко плаванья и верховой езды, а также редкое удовольствие созерцать, как друзья Сильвии стараются продержаться до обеда, когда можно снова начать борьбу с похмельем.– В тот вечер, когда вы уехали в Вегас, она сказала, что не любит пьяниц.Он криво усмехнулся. Я уже так привык к его шрамам, что замечал их только, если у него вдруг менялось выражение, и становилось заметно, что с одной стороны лицо неподвижно.– Это она про пьяниц, у которых нет денег. Когда деньги есть, то это просто люди, которые не прочь выпить. Если их рвет на веранде, это забота дворецкого.– Вам не обязательно все это выносить. Он допил коктейль одним глотком и встал.– Мне пора бежать, Марлоу. Кроме того, я надоел и вам, и, видит бог, сам себе тоже.– Мне вы не надоели. Я привык слушать. Может, когда-нибудь до меня дойдет, почему вам нравится быть комнатной собачкой.Он осторожно потрогал свои шрамы кончиками пальцев и слегка улыбнулся.– Интересно не то, почему я сижу на шелковой подушке и терпеливо жду, когда меня погладят, – интересно, зачем я ей нужен, вот что.– Вам нравится шелковая подушка, – сказал я, вставая. – И шелковые простыни, и звонок, по которому входит дворецкий со своей холуйской улыбочкой.– Возможно. Я вырос в сиротском приюте в Солт Лейк Сити.Мы вышли на утомленную вечернюю улицу, и он заявил, что хочет пройтись.Приехали мы в моей машине, и на этот раз мне удалось первым схватить счет и заплатить. Я смотрел, как он уходит. Седые волосы на мгновение блеснули в полосе света от витрин, а потом он растворился в легком тумане.Он больше нравился мне пьяным, нищим, побитым жизнью, голодным и гордым. А может, мне просто нравилось смотреть на него сверху вниз? Понять его было трудно. В моей профессии иногда надо задать вопросы, а иногда ? дать человеку постепенно закипеть, чтобы он потом сразу выплеснулся. Любой хороший сыщик это знает, Похоже на шахматы или бокс. Некоторые нужно загнать в угол и не давать им обрести равновесие. А с другими побоксируешь, и, глядишь, они принимаются бить сами себя.Если бы я попросил, он рассказал бы мне всю свою жизнь. Но я ни разу даже не спросил, что случилось у него с лицом. Если бы я попросил, а он бы рассказал, то, возможно, это сберегло бы парочку жизней. Но не обязательно. Глава 4 В последний раз мы пили в баре в мае месяце, раньше обычного, часа в четыре. Он похудел, казался усталым, но оглядывался вокруг с тихой довольной улыбкой.– Люблю бары, когда они только что открылись. Когда внутри еще прохладно, воздух свежий, все сияет и бармен последний раз смотрится в зеркало – не сбился ли у него галстук и хорошо ли приглажены волосы. Люблю ровные ряды бутылок за стойкой, и сверкающие стаканы, и предвкушение. Люблю смотреть, как он смешивает самый первый коктейль и ставит его на соломенную подставку, а рядом кладет сложенную салфетку. Люблю потягивать питье медленно. Первая спокойная рюмка в тихом баре – это прекрасно.Я с ним согласился.– Спиртное как любовь, – сказал он. – Первый поцелуй – волшебство, второй – близкое знакомство, третий – обычное дело. После этого женщину раздевают.– Разве это плохо? – спросил я.– Это волнение порядка, но это нечистое чувство – нечистое в эстетическом смысле. Я не против секса. Он необходим и далеко не всегда безобразен. Но над ним все время надо работать. Чтобы придать ему обаяние, создана миллиардная индустрия, и все миллиарды идут в дело.Он огляделся и зевнул.– Я стал плохо спать. Хорошо здесь. Но скоро сюда набьется пьянь, с громкими разговорами, со смехом, и эти чертовы бабы станут махать руками, кривляться, звенеть своими чертовыми браслетами и демонстрировать свой стандартный шарм, который вскоре начнет ощутимо попахивать потом.– Спокойно, – сказал я. – Да, они живые люди, они потеют, покрываются грязью, ходят в уборную. А вам чего нужно – золотых бабочек, порхающих в розовом тумане?Он допил, перевернул стакан и стал смотреть, как на краю медленно собралась капля, задрожала и упала.– Жаль мне ее, – медленно произнес он. – Она такая законченная сука.Может быть, я даже по-своему хорошо к ней отношусь. Когда-нибудь я ей понадоблюсь. Ведь я единственный, кто не старается ее как-то употребить. А меня-то, может, и не окажется под рукой.Я молча смотрел на него. Потом сказал:– Здорово вы собой торгуете.– Знаю. Я слабак – ни характера, ни самолюбия. Поймал на карусели медное колечко и потрясен, что оно, оказывается, не золотое. У таких, как я, бывает один главный момент в жизни, один взлет на трапеции. А дальше только и стараешься не свалиться с тротуара в канаву.– О чем речь-то? – Я извлек трубку и начал ее набивать.– Она напугана. Жутко боится.– Чего?– Не знаю. Мы теперь почти не разговариваем. Может быть, своего старика. Харлан Поттер – жестокий сукин сын. Снаружи – сплошная викторианская добродетель. Внутри – настоящий гестаповец. Сильвия ? потаскуха. Он это знает, возмущен и ничего не может поделать. Но он выжидает, следит, и если Сильвия вляпается в крупный скандал, он ее сломает пополам, а половинки закопает за тысячу миль друг от друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16