А из
какой ее части?
- Западная Пенсильвания, старые Соединенные Штаты Америки. Она
довольно изолирована, и там примерно столетнее культурное отставание от
современности. Еще и лингвистическая атрофия. Большая часть выражений из
разговорного языка родом из середины двадцатого столетия, даже раньше. Это
был мой родной язык, всосанный с молоком матери, и я никогда не отучусь от
него.
- Но ведь ты кажешься образованным человеком?
- Это уже пришло потом, здесь.
- Понятно. Дарла, а у тебя акцент, который я никак не могу опознать.
По звучанию похоже на... средне-колониальный, но я знаю, что это не совсем
то. Просто не могу найти лучшего слова.
- Моя мать работала в колониальном управлении много лет, - сказала
Дарла. - И таскала меня с планеты на планету. Она была канадкой, а мой
отец - голландцем. Поэтому дома по очереди - английский и нидерландский, в
школе - интерсистемный, а еще португальский, тагалогский, бенгальский,
шведский, африкаанс, финский...
Мы все рассмеялись. Обычный языковой салат.
- Слава богу, что есть интерсистемный и английский, - сказал Джон. -
Иначе у нас тут был бы Вавилон.
Он зевнул.
- А уж если говорить насчет горок, так мы все катимся с ног долой...
Все согласились. Мы быстренько убрали мусор от ужина и приготовились
провести холодную ночь в скорлупке из металла посредине Восточного Иисуса
(так окрестил это место Роланд).
Но прежде чем мы легли спать, необходимо было поговорить с Джоном.
- Джон... мне надо было бы сказать тебе об этом раньше, но как-то не
было возможности... за мою голову назначена цена. Ты и твои люди могут
из-за меня оказаться в опасности.
- Так я и думал, колониальные власти?
- Да, и они тоже, но это наименьшее зло.
- Понятно.
- Откуда ты знал? - спросил я удивленно.
- Те самые слухи, которые мы упомянули. В них говорится, что за тобой
все гоняются.
И снова - словно за нами действительно следует некая неотвратимая
тень. Мне уже было от нее тошно.
- Все? - я потеребил нижнюю губу. - Может быть, нам следует уехать?
- Я не собираюсь в такое время ночи гнать машину в город. Я никогда
не смогу найти дорогу назад.
- Мы могли бы пройти ее пешком.
- Что? Пешком через эту дикую пустыню? На чужой планете? - он хлопнул
меня по плечу. - Джейк, мы тебе обязаны нашими жизнями, понимаешь -
ж_и_з_н_я_м_и_! Роланд будет нести первую вахту. Мы бы все равно стояли на
вахте. Ты сам знаешь, почему. Слишком много разбойников шастает по
Космостраде.
- Правильно. И еще, Джон... - Он повернулся ко мне. - Спасибо.
- Не всегда получается, что принимаешь в гостях живую легенду. - Он
оглянулся. - Не столько в гостях, сколько в сарае, правильнее было бы
сказать.
Дарла и я смотрели, как раздувается ее спальный мешок-яйцо. Он рос и
рос до тех пор, пока не стал похож на гигантского зеленого жирного
червяка. Я ей так и сказал.
- Он такой большой, что может съесть нас обоих, - сказала она.
Мы заползли внутрь, химическое тепло уже превратило нутро мешка в
теплую, пышную зеленую матку, чудесную и уютную, мягко освещенную
биолюмовыми панелями. Однако раздеваться было довольно трудно. Я
почувствовал холодное дуло "Вальтера" Дарлы всей своей спиной.
- Ну нет, сдаюсь.
- Ой, прости.
- Дарла, держи эту штуковину под рукой.
- Обязательно, - ответила она.
- А как насчет Винни?
- Я ей дала еще одно одеяло. Она сказала, что ей не хочется спать.
- А тебе?
- Хотелось, но уже нет, дорогой мой. Иди сюда.

Музыка...
Музыка, такая негромкая...
Музыка, такая негромкая, но вездесущая и поглощающая, единственный
огромный, переливающийся аккорд, полный нотами от нижнего до верхнего
конца клавиатуры, покрывающий октаву за октавой. Он звучал над равниной,
как хор потерянных душ, которые оплакивают свою судьбу, мрачный и
неотвязный. С этими голосами пели скрипки, флейты, гобои, струнные -
плачущие виолы, угрожающие контрабасы... арфа, челеста, которая жалобно
постанывала. Структура аккорда менялась, а лады перестраивались, и теперь
словно сам господь бог играл на органе вселенной, прекрасные и священные
звучные аккорды вырывались из-под его пальцев, отражаясь от крыши мира...
Дарла вздрогнула и проснулась, ухватившись за меня.
- Джейк!
- Да это просто вурлитцеровские деревья, - сказал я, - все в порядке,
моя красавица.
Она обмякла в моих объятиях, внезапный страх растаял, как иней в
пламени свечи.
- Мне что-то снилось, - сказала она потерянным, сонным голосом.
Спальное яйцо было теплым и тихим. Я нежно провел большим пальцем по
ее закрытым векам, поцеловал теплую, влажную щеку. Она выдохнула воздух, и
все напряжение спало с нее. Я пил ее дыхание, держа ее в объятиях.
Снаружи аккорды переливались из минорных в мажорные, потом снова в
минорные, потом снова переменились и зазвучали в модальной гармонии, пока
ветер перебирал воздушными пальцами среди труб дерева-органа. Это были
сольные пассажи, виртуозное исполнение. Концерт. Потом ветер сдул все
прочь и оставил нас в атональном хаосе, который все вибрировал от
неопределенности бытия... спутанный, таинственный, под конец непонятный
мир...

Огромная жилистая рука зависла над беззвездной тьмой... в ожидании?
Подкарауливая? Рука дирижера. Или композитора. Или и того и другого? А
может, это ни тот, ни другой? Пустота была бесформенна и включала в себя
то, что должно было быть, и то, чему не суждено было случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117