Хорошие вещи - это преимущественно
негативные понятия: отсутствие боли, когда нет горя, нет беспокойств.
Любовь, отсутствие ненависти. Удовлетворение, то есть, смерть лишений.
И я сказал себе: к черту все это.
Я решил попытаться активно думать снова, поскольку была пара-тройка
таких вещей, на которых стоило попробовать свои мысли, например, парадокс
- если таковой действительно существовал. Парадокс, казалось, говорил мне:
ты выберешься отсюда, ты снова увидишь Дарлу, только для того, чтобы снова
ее потерять. И это будет на сей раз окончательно. Мне это не нравилось, но
это была правда, чего бы она ни стоила. Пока я продумал эту идею до конца,
мне пришло в голову, что и это - очередная порция дерьма. Так мало я знал,
чтобы продолжать всерьез это продумывать. Неужели у меня здесь
действительно был двойник, будущее "я", которое действительно нашло путь в
прошлое? Неужели у моего парадоксального "я" была карта Космострады?
Вопросы, вопросы... и еще вопросы: кто сказал Томассо и Ченгу в тот день
быть у "Сынка"? Ведь это место отстояло на несколько световых лет от их
обычного маршрута. Неужели кто-то все-таки им подсказал? Тайны не
прекращались, их было столько, что можно было бы загрузить ими тяжеловоз.
Уилкс, ретикулянцы, власти, химера карты Космострады - кто? где? когда?
почему? что? И что общего у этих проблем с политикой?
То, о чем проговорился Петровски, было самой значительной частью
нашей с ним беседы. Разумеется, карта Космострады была бы замечательным
трофеем для любого, кому удалось бы ее захватить.
Но колониальные власти обладали полномочиями только в земном
лабиринте, и только слабая Ассамблея риторически время от времени пыталась
противостоять им. Внутри Ассамблеи тоже были оппозиционные и диссидентские
элементы, верно, но за ними велась тщательная слежка, они постоянно
компрометировались, нейтрализовались, уничтожались и все такое в том же
роде, по крайней мере, так гласили дорожные байки. О, конечно, все
говорили о том, как придет славный день и колонии достигнут какой-никакой
независимости от материнской планеты, но об этом не так много
разговаривали, как о том плачевном факте, что колониальные власти уже
достигли де-факто определенной независимости и правили колониями так,
словно именно они, власти, были колыбелью человечества, а не просто
заместителем и наместником земли в земном лабиринте. Колониальные власти
были обыкновенной бюрократией, раздутой, озабоченной только поддержанием
собственного благополучия, как и Советы, которые ее породили, и они крепко
окопались на всех планетах, которые были поближе к родной планетной
системе, если ехать Космострадой, и хватка властей постепенно ослаблялась,
чем дальше от Космострады находилась планета.
Но я очень мало знал обо всех событиях в последнее время, потому что
поклялся не слушать новости по радио и видео очень давно. Слава богу,
земной лабиринт - очень большой, и пухлые пальцы колониальных властей не
могут дотянуться повсюду, не могут они контролировать и Космостраду, у
которой есть своя собственная жизнь. Там, разумеется, тоже были свои
подводные течения бунта и непокорности, на самых корневых уровнях, но все
дело о карте Космострады пахло чем-то гораздо более глубоким и серьезным.
Шла какая-то борьба за право обладания этой картой, и она простиралась не
только за пределы лабиринта, она шла и в самом лабиринте. Это была охота,
и многие скакали с борзыми собаками.
Кроме того, можно было бы подумать про Дарлу...
Над умывальником было небольшое зеркало. Оно было врезано в стену и
отдавало пустотелым звуком, если по нему постучать. Вне всякого сомнения,
его сюда поставили не с мыслью о косметических потребностях узника. Я
смотрел на слепую сторону наблюдательного окошка, но это меня не
беспокоило. Какое мне дело до отражения моего тридцатипятилетнего лица на
теле пятидесяти трех лет от роду, которое постепенно проигрывает войну,
проигрывает потому, что лекарства от старения оказались не на его стороне.
Лицо слегка постарело. Люди говорят, что я постоянно выгляжу мальчишкой,
но ребенок, о котором шла речь, был папашей того старого джентльмена, на
которого я смотрел сейчас. В уголках глаз - морщинки, черные волосы, пусть
и курчавые, стали суше и реже, щеки немного отвисли и расслабились, кожа
стала напоминать дубленую шкуру, вся в пятнах, линия подбородка - более
определенная, а щетина, двухдневной давности, гораздо менее
привлекательной, чем раньше.
Опять-таки, подумал я, может быть, все, что мне надо - это принять
горячий душ и побриться. Я повернул лицо в профиль.
- Хороший профиль, - всегда говорила мне мама, - сильный.
Но что это за пухлый кусочек вон тут - начало второго подбородка?
Хватит. Я лег на койку. Самокопание - это не мой род невроза, кроме
того, я почувствовал, как у меня начинает болеть голова.
Я подумал, могу ли я себе позволить такую роскошь, как пожалеть о
своей попытке к бегству. Тот мент, в которого я стрелял, вероятно,
выживет, если они направили его вовремя в больницу. Но обвинение
одновременно в сопротивлении властям и попытке к бегству окажется
достаточно трудным, чтобы выкрутиться. Единственное, что я мог сказать в
свое оправдание - это что меня задержали незаконно, но у меня было такое
ощущение, что меня это ни к чему не приведет. Кроме того, у меня еще было
то обвинение, которое они мне уже попробовали предъявить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117