По обеим сторонам улицы, сразу за домами, вытянулись широкие прямоугольники огородов с картофельной ботвой и желтыми шапками подсолнухов. В Гайдамачихином огороде чернеет низенькая старая баня, а за огородом – кладбище, у самого края которого будто золотом отливает под лучами вечернего солнца бронзовая звездочка на памятнике березовцам, замученным колчаковцами. Тихое, как зеркало, Потеряево озеро с едва заметным на горизонте противоположным берегом распахнулось, словно большое водохранилище.
– Вот красотища!… – восторженно произнес Голубев и, показав рукою по направлению к дому Бирюковых, заторопился: – Смотри… Смотри, какой старикан живописный сидит!
На скамейке перед домом, прикрыв сивой бородою широченную грудь, подремывал дед Матвей.
– Это мой дед, – с гордостью сказал Антон. – Матвей Васильевич Бирюков, полный Георгиевский кавалер, а за Гражданскую войну орден Боевого Красного Знамени имеет.
– Да ну1… – воскликнул Голубев. – Сколько ж ему лёт?
– Под девяносто. С девятьсот четвертого года все войны, как он говорит, в бомбардирах прошел. В Отечественную добровольцем на фронт просился, не взяли. В сорок первом ему уже под шестьдесят подбиралось.
– И как себя чувствует сейчас?
– Память отличная, зрение тоже. Вот на уши туговат.
– А отец твой в Отечественную воевал?
– Разведчиком. В Берлине закончил. Полный кавалер ордена Славы.
Голубев шутливо хлопнул Антона по плечу.
– Вот дают Бирюковы! Прямо-таки гвардейский род. И имена-то у всех старорусские; Матвей, Игнат, Антон…
– Меня хотели Виталием назвать. Приехали от матери из роддома, дед Матвей спрашивает: «Кто народился, малец или девка?» Отец говорит: «Сын, Виталий». Дед уже тогда туговато слышал, ладонь к уху приложил: «Кого видали?» Отец кричит: «Виталий! Имя такое новорожденному дадим!» Дед кулаком по столу: «Видалий! Видалий!… Придумали чужеземную кличку, язык сломаешь. По-русски, Антоном, мальца нарекем!» Сказал, как отрубил. Перечить деду Матвею и сейчас в нашей семье не принято.
Полюбовавшись с пригорка селом, Антон со Славой спустились к проулку и по нему вышли прямо к дому Бирюковых. Антон подошел к дремлющему деду и, наклонившись к его уху, громко сказал:
– Здравствуй, дед Матвей!
Дед Матвей не вздрогнул от неожиданности, не шелохнулся. Медленно открыв глаза, он неторопливо поднял склоненную в дреме голову, провел костистой рукой по сивому лоскуту бороды и только после этого ответил:
– Здоров, едри-е-корень, коли не шутишь. Никак в гости явился?
Антон показал на Славу Голубева.
– С другом вот, на выходной порыбачить приехали.
Дед Матвей понимающе кивнул, сдвинулся к краю скамейки, освобождая место.
– Одолели ныне рыбаки Березовку. Каждый выходной прут к озеру и на легковушках, и на мотоциклах.
– Ну, и ловят?…
– Бывает. Серега наш на прошлой неделе с Димкой Терехиным на жерлицу щуку заловили чуть ни с метру длиной.
– Как Сережка? – поинтересовался Антон.
– А чего ему?… Шибко не фулиганит, а когда и отмочит чо, так он же малец, не девка. В тебя весь удался, следственную работу в школе ведет. Старых героев, вишь, отыскивать решил. Меня первого сыскал, фотографа домой приводил, сняли на карточку при ордене и всех Егориях. Говорит, при школе та карточка висеть будет… – дед Матвей кашлянул, поцарапал бороду и вернулся к разговору о рыбалке: – Коли удачливей зорьку провести желаете, пораньше место на берегу хватайте. Вот-вот напрутся сюда городские рыболовы, – махнул рукой в сторону дома деда Ивана Глухова, около которого стоял голубой «Запорожец». – Вон первый казак уже прикатил.
– Кто это к Глуховым приехал? – спросил Антон.
– Племяш каждый выходной тут ошивается, – дед Матвей повернулся к «Сельмагу». – Да вон, кажись, он чего-то с Иваном на телегу грузит.
Возле магазина уже знакомый Антону и Славе Голубеву путевой мастер с рыжебородым рослым стариком устанавливали на подводу новенький холодильник. Тут же крутился Торчков и невпопад давал советы.
Видимо, заметив у дома Бирюковых гостей, Торчков, по-утиному покачиваясь с боку на бок, направился к ним. Радостно улыбаясь, еще издали заговорил:
– Надыть такому совпадению случиться! Утром в районном центре встречались, а теперича уже в Березовке видимся. Никак сродственников пожаловал проведать, Антон Игнатьич?
– Дербалызнул уже? – не дав Антону ответить, строго спросил Торчкова дед Матвей.
Торчков испуганно закрутил головой.
– Что ты! Что ты, Матвей Василич! Не бери зазря на свою душу грех. С сегодняшнего дня, акромя газировки, никакой бутылочной жидкости не принимаю. Хватит! Покуражился и будя!…
– Поди, от моциклетных денег ни шиша не осталось, ась?
Сморщившись, Торчков щелкнул вставной челюстью, словно хотел проверить, на месте ли она, и небрежно отмахнулся:
– А куды мне деньги?… Гроб имя обклеивать, кады подохну? – он примостился на краешек скамейки и, заискивающе заглядывая Антону в глаза, заговорил: – Деньги, Игнатьич, по моему разумению – одно зло. Кады они есть, и печенку червяк точит, и в голове будто бы трактор «Беларусь» гудит. Другое дело, кады денег нет. Вот щас зашел в «Сельмаг» к Броньке Паутовой, дернул бутылочку газировки за двадцать копеек: в голове – свежесть, и печенка не взбрыкивает. У меня, Игнатьич, натура не та, как у некоторых. Возьми того же Ивана Глухова. В прошлом годе племяшу своему автомашину купил, – Торчков показал заскорузлым пальцем на «Запорожец». – Щас вот только холодильник в подарок опять же ему подбросил. А у самого Глухова в доме?… Чего только нет! Даже зеркальный шихванер имеется. А чего ему в том шихванере держать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9