а? Волшебство!..
Крупняков успевал следить за настроением Аркадьевой и видел, что его
тактические маневры проку не приносят.
Аркадьева резко поднялась, ваза с курабье, соприкоснувшись с
развевающимися одеждами гостьи, заскользила к краю столика.
- Ой! - По-детски вспеснул руками Крупняков и бросился спасать вазу.
- Хрусталь ручного гранения! Царица моя! Мамина ваза, фамильная, тут
одного серебра приляпано - мне на старость хватит. - Крупняков захватил в
ладонь три печенья и запихал в рот, прожевал, по-клоунски скорчил гримасу.
- А еще ничего печеньице, ты зря, третьего дня покупал у Елисея...
Наташа подошла к окну: хороша квартира у Крупнякова, вид -
закачаешься, досталась по наследству, отец Крупнякова и впрямь числился до
войны крупняком, а сын в спекуляцию ударился, достиг не малого, имел
общемосковскую репутацию, в кругах посвященных котировался, мог достать
черта в ступе, а мог отдельно черта, отдельно ступу, как пожелает
заказчик. Значит, нахватал дел и до машины ее Игоречка руки не доходят.
- Крупняков, - Аркадьева внезапно обернулась, - не морочь голову, мне
ждать не в жилу.
- Опять едете? - тоскливо вопросил, побито: сам отсидел в молодости и
уж знал, что ни в жизнь не выбраться на лазоревые берега с редчайшей
мануфактурой на каждом - это ж надо! - углу.
- Прекрати клоунаду, - оборвала на полуслове, - соображай, ехали бы,
зачем машину менять на новую?
Крупняков заломил руки притворно, в душе потеплело: ишь Наталья,
сколько тоски прозвучало в твоем "если б ехали". Крупняков навидался
такого люда, господи сколько же их прошло через его руки, веди он записи,
целый отдел кадров посрамил бы да какой, и каждый проситель с двойным
дном: на работе пламенный борец за счастье народов, а в дому Крупнякова
клиент, кому что, купи-продай, достань то да это и, конечно, на равных
вроде, в друзьях все, но Крупняков понимал, держат дистанцию, он-то не
выездной, с чревоточинкой, а вкладчики - кто во что - с паспортами,
синими, зелеными, черт их знает с какими еще. Тому мебель и чтоб
непременно в сохранности, тому дачу и чтоб не дальше тридцати верст, и
чтоб газ, унитаз и гараж, тому для жены украшения... вон в ушах Натальи
молитвами Крупнякова серьги; уж лет десять, как спроворил, уговорил одну
старушенцию, заплатил божьему одуванчику сущие гроши, а Наталье впарил за
десять тысяч, думал обобрал до нитки, а вышло-то по истечении лет, что
чуть не в подарок отдал. Эх, время! Мало тебе, что к могиле подталкиваешь,
так еще из нажитого воздух выпускаешь, имел гору, а глянь осталось щепотка
- гол, как сокол, будто надувной матрас резанули.
Аркадьева перехватила взгляд Крупнякова, дотронулась до серьги, в
сапфировом кобошоне тлела синяя искра. Аркадьева припомнила те тягостные
торги. Она сидела здесь же у Крупнякова, а Игорь страховал внизу в машине;
в ту пору сам Шпындро еще заявлял: "Я в эти дела лезть не желаю", но
заявлял все реже и голос его звучал все глуше, менее уверенно. Наталья
принесла деньги в сумочке, держала ее, прижав к груди, и в распахнутой
спальне Крупнякова ей чудилось чье-то присутствие, и зная, что в этой
квартире есть черный ход, она ужасалась: вдруг по голове ба-бах! деньги
отберут и деру, уйдут черным ходом, а Игорь так и будет елозить в машине.
Тогда все обошлось без волнений, если не считать самих торгов. Крупняков
бедняга умер бы, узнай что Наташа привезла пятнадцать тысяч, смирившись с
их потерей в уплату за серьги; бились яростно, четыре часа Игорь караулил
внизу, два раза Наталья подходила к входной двери, гневно сбрасывая
цепочку, три раза Крупняков упрятывал серьги в коробочку и в сердцах с
грохотом задвигал ящик комода в бронзовых накладках. Сколько воды
утекло...
Аркадьева подцепила конфету - дорогая, коробка из приличного
магазина, Моцарт-кугель.
- Вот что, моя прелесть! - Вперилась Крупнякову прямо в глаза, зная
что тот не выдерживает прямого взгляда. - Я тебе не дура первого выезда,
нахапал дел - прожевать не можешь! Двигай мою тачку или заберу. -
Аркадьева демонстративно запустила руку в коробку и сыпанула во
вместительный накладной карман пригоршню конфет. - Девочкам... на работе,
- пояснила любезно и медленно отошла к окну, зная, что Крупняков к ней до
сих пор не равнодушен. - И вот еще что... кушетка, которую ты мне втюхал
за антиквариат, на поверку вышла самотес, сколотили умелые ребята в дачном
сарае или в гаражике в выходные. Эх, Крупняков, обманываешь беззащитную
женщину...
- Ну... нет... не думай... я... - Крупняков стеснялся самозабвенно,
набрал воздуха, округлил щеки и хоть и не стеснялся лишних хлопот с
перепродажей некстати всплывшей кушетки, не хотелось и терять проверенного
клиента, - могу забрать, тащи обратно, у меня тут один с юга ходок при
виде гнутых ножек да грифонов на подлокотниках аж дрожит.
Аркадьева вышла, оставив Крупнякова без ответа, пусть помучается,
Крупняков знал, что они с Игорем давно в Москве, а значит скоро в
путь-дорогу, есть над чем подумать: снова заработает помпа инопоставок.

Филин любил людей манежить и сейчас не собирался отпускать Шпындро,
хотя не раз уж отметил, как подчиненный морщится от едкого дыма. Парень!
Мне б твои года. Филин засмолил очередную папиросу, ушел бы на пенсион, да
две девки на шее, обе не замужем, одеть да обуть - проблема, да и приручил
их как на грех выделяться. Беда. Погонят его скоро, ох погонят, по глазам
видит и тех, кто выше - вертикальных загонщиков и других по горизонтали,
народ тут чуткий, улавливает малейшие колебания, годами дрессированны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93