Не зря нас
в школе мутузили, не зря вбивали в мягкие, податливые мозги: чего где
сколько убудет, обязательно присовокупится другому. Чистая правда, ба!
Только сейчас осознал. Вот он, гений в полный рост, ухватил суть и
взирает, как в книгах писано, сквозь толщу веков. Ба, я тебе икорки
спроворил кетовой, сейчас намаслю хлеб, пожуй, тебе пользительно - вся
светишься. Для кого я вкалываю не покладая рук, для кого, ба?
Бабка ахала, глаза застилали радость и боль, сухие губы откусывали
кусочки от бутерброда и он казался бесконечным, несъедаемым,
возобновляющимся от каждой лунки по сторонам, отщипываемой слабыми зубами.
На усах старушки поблескивало масло и Колодец терпеливо, с непонятным
внутренним восторгом вытирал бабке рот салфеткой.
- Говорят, ба, я злой. Каменюга. Я с ними, как они со мной, а для
тебя мне ничего не жалко. Жаль, ба, ты баранку не крутишь, а то б купил
тебе машину, разъезжай, пусть у всех злобниц из соседних хибар челюсти
поотвалятся.
Бабка сквозь слезы смеялась и тихо засыпала, а Мордасов доедал кусок
хлеба с красной икрой - не пропадать же добру - и думал, что завтра, нет,
послезавтра сопроводит бабку к консультанту-врачу, а если занедужит
сильно, сюда вытребует из Москвы из платной поликлиники. Называл их
ухлисты (УХЛУ - управление хозрасчетных лечебных учреждений), набрел на
них с пяток лет назад с мужской бедой, народ ему там понравился, цену
деньгам знал и брать не стеснялся, в своем праве - заработали, облегчили
участь кому какую; бабку его пользовал Михаил Аронович, тихий,
обходительный человек, умевший выказать приязнь не показную, а истинную и
никогда не отказывающийся от чая, чем особенно располагал; бабка величала
его - батюшка - и, хотя батюшка брал деньги за свой труд, ему хотелось
давать еще и еще, за внимание, неторопливость, за участие подлинное и за
честность, потому что однажды батюшка признался: здесь не тяну, не мой
профиль, другого пришлю.
Да, брат, профиль, размыслил Колодец, изучая орлиный нос лекаря, с
таким профилем не каждому мил-дорог станешь; Колодец не любил этих,
которым то грузины плохие, то армяне не угодили, то евреи не в масть, то
татары поперек горла, - а мало ли разно-всякого люда? - водятся такие
горе-праведники, пустой народ, неужели не смекнут: всего две нации на
земле совместно проживают - приличные люди и неприличные и все тут. Себя
Колодец к приличным не причислял, а вот лекарь точно приличный и бабке
помогает ощутимо. Телевизор разразился погодными страхами. Мордасов
машинально вырубил его, окунувшись в кромешную темноту. Бабка икнула за
стеной. Колодец вошел в ее закуток, поправил ладанку перед иконами,
заверил, что не коптит и лики святых угодников дымной чернотой не марает.
Бабка смотрела на внука, не отрываясь, двух глаз ей не хватало, чтоб
налюбоваться, ей бы дюжину, а то и сотню глазищ и чтоб каждый с плошку.
Мордасов присел на край кровати, поправил пестро-лоскутное одеяло.
- Чего так поздно? - Губы едва разлепились, из смиренно сложенных на
груди иссушенных ладошек похоже кровь ушла навсегда. Мордасов поцеловал
бабкины руки.
- Дела, ба.
- Эх... - кровать скрипнула, взгляд на иконы, на внука, снова на
иконы, призыв в глазах к Господу не оставить заботами дитя заблудшее,
снова шевеление губ.
- Посодють, тя, Сань.
Мордасов ощупал любимый бумажник в заднем кармане, будто напитался от
него недостающих сил, возразил степенно:
- Что ты, ба. Ни в жизнь! Не до меня, я рыбешка мелкая да верткая,
сквозь ячею любой сети проскользну. Не боись, ба, не части с причитаниями,
а то неровен час накличешь...
- Я не глазливая, - бабка виновато глянула на внука, сухая рука
дрогнула, поползла по одеялу, тронула робко цепкие, с заусенецами у
ногтей, пальцы Мордасова, приподнялась, с трудом оторвалась от одеяла и
заскользила к щеке внука в виноватом движении.
- Желаешь банан, ба? Привез, девки из овощухи подприлавили, сегодня
там вроде Иосифа хоронили повторно - народищу. Хочешь ананасную шишку
порублю? Абрикосы или во - персики... вчера надыбал. Чем те угостить? А,
ба?
За окном взъярились коты, злобное визжание похоже поколебало пламя
перед иконами и без того огромные зраки святых, будто расширились.
- Сатаны! - Бабка икнула, дряблая кожа на шее задрожала, заходила
желто-серой волной, икота перешла в кашель, костлявое тельце затряслось
под одеялом. Мордасов поправил подушки, набросил крупно-клетчатый плед
чистой шерсти - даже повздорили с Настурцией полгода назад, кому
достанется, - погладил седую голову и на цыпочках вышел из комнатенки.

Настурция Робертовна Притыка сжимала обеими руками пудреницу, будто
окантовала пестик из коричневой пластмассы лепестками малиновых ногтей;
приемщица осматривала свое лицо с тем тщанием, с каким сотни лет назад
землепроходцы изучали карту гиблых и вовсе неизвестных мест, куда им
предстояло отправиться за славой ли, за смертью или за тем и другим. До
открытия магазина оставались минуты, за дверью под уныло струящимся дождем
мокли сдатчики, пыль на окнах снаружи свалялась в толстых, мохнатых
червяков, вяло сползающих к низу растрескавшейся неопределившегося цвета
рамы. Две минуты миновали, Настурция подняла глаза и свозь стекло
встретилась взглядом с Тузом треф. Неужто День возвращения? Настурция
щелкнула пудреницей. Время летит, ужас. Только вчера вроде ссужал Колодец
свои железные рубли, а вот уж пора рассчитаться, к кредитору тянутся
люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93