пусть знает,
боров, не так просто даже в дебрях мысленных нащупать путь к вагонке, а не
то что отгрузить ее, смолисто попахивающую в прелести свежеструганного
дерева.
Молчали. Филин позвонил, похмыкал в трубку. Скорее всего жене, вроде
тактично дает Шпындро соредоточиться, поскрести по донышку памяти, авось и
проклюнется вагонка; а Игорь Иванович, выйдя мысленно на Мордасова, сразу
понял: он! через него вагонка и приплывает, и сейчас прикидывал, что
сегодняшние переговоры отзвенят ему немалой благодарностью купца,
изобретательного на подношения и не скупого.
Начальник потянулся к пятой папиросе, глянул на часы и Шпындро понял:
поря отвечать, время вышло, вагонку не обойдешь, не зря Филин напрямую
увязал деревяшки с отъездом, утешало только, что сама по себе штука это не
слишком дорогая, главное разжиться вагонкой и даже, если платить выпадет
Шпындро, что ж оно и кстати: гардероб для совок плюс оплаченная вагонка,
как раз и погасят выданные Филиным предъпоездочные векселя.
- Вагонка будет, - просто пояснил Шпындро и отчего-то вспомнил: "Я
знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди на белом или на
этом - не припомнишь - свете есть". Какие люди!
- Лады! - Филин привстал. - Готовься! - И прощально махнул ладошкой.
Шпындро вышел, посмотрел сквозь секретаря и досада изжелтила его лицо: к
чему готовься? к вылазке в субботу? к доставанию вагонки? к долго желанной
поездке туда? или ко всему вместе готовься, потому что командировка за
границу не есть нечто изолированное от потока жизни, а как раз и
проявляется суммой самых разных деяний, совершенных в прошлом, творящихся
в настоящем и призывно подмигивающих из будущего, когда с заморскими
дарами возвращаешься к любезному очагу.

Утром в субботу Наташа Аркадьева кормила мужа завтраком, оба дулись;
из-за этой субботней затеи не удалось поспать всласть. Шпындро прикидывал
как одеться: обычно по-рабочему или позволить себе некоторую выходную
вольность, скажем пренебречь галстуком, а то и курткой воспользоваться.
Филина тоже собирала супруга, дочери заспанными тенями мелькали между
спальней и туалетом, бескровные лица их выражали одно: пятничное гульбище
затянулось, выпотрошило, вывернуло наизнанку.
Шпындро позвонил точно в оговоренное время. Филин довольно
подтвердил, что спускается вниз. Об одежде не думал, натянул, что попалось
под руку, подцепил сумку - бутыли с закручивающимися пробками под святую
воду, как наставил Шпындро со слов Мордасова.
У входной двери Шпындро подсек телефонный звонок - голос Мордасова:
не приезжай, бабка занемогла, отложим... до лучших времен.
- Ты что, сдурел?! - взревел Шпындро. - Я знаешь с кем еду?
Наташа Аркадьева смотрела на мужа с тревогой: пошел пятнами, руки
задрожали, шея затряслась. Еще бы, только что подтвердил все Филину и нате
- отбой.
- Приеду к одиннадцати, как сговорились, - Шпындро взял себя в руки,
- и остальное, как сговорились. Не за так же! - Швырнул трубку. - Сволочь!
Вымогатель! На его бабке можно воду возить, подгадал под обрез, учитывает,
сучий потрох, мне деться некуда. - Подхватил с вешалки автомобильные
перчатки, пакет с подношениями Мордасову, прикинул, - принеси зажигалку,
ту тонюсенькую пьезо, черт с ним, добавлю, сейчас никак нельзя всю игру
развалить.
Жена застыла в полумраке коридора: зажигалку еще вчера припрятала с
тем, чтоб сегодня на обеде одарить Крупнякова, если будет красиво
ухаживать.
- Тащи!! - Шпындро сбросил цепочку и рванул медную в шишках ручку на
себя.
Аркадьева рассталась с зажигалкой, опустила вещицу в пакет,
попыталась поцеловать мужа, тот резко отстранился и нырнул в кабину лифта.
Филин ожидал на скамье перед подъездом, в ногах сумка, от неловкого
движения звякнули бутылки и пенсионерки-стражницы приподъездного покоя
чутко покосились под ноги начальнику. Филин ухватил сумку, побрел из
дворика на проезжую часть. Шпындро по дороге кипел и, только увидев угол
дома Филина, заглянул в зеркальце заднего вида и примерил маску лучезарно
любезного, светло радостного - в чудный субботний день - простецкого
парня.
Филин плюхнулся на сиденье, гремя бутылками, попытки Шпындро упрятать
поклажу в багажник отмел, хозяйски опустил сумку грязным днищем - Шпындро
заметил нашлепки глины, присохшие к резиновым ножкам - на белоснежное
покрытие заднего сиденья. Шпындро врубил двигатель, шум мотора заглушил
злость.
Филин долго ворочался рядом, меняя натяжение ремня, пытаясь упрятать
брюхо под натянутую черную ленту.
Бог мой, Шпындро старался смотреть только на дорогу, от пассажира-то
несет не поймешь чем, провоняет весь салон и водитель нервно поправил
зеленую плоскую елочку, источавшую сладковатый запах.
Филин принялся курить, дым беломора желтоватыми клубами наползал на
обивку, первый окурок, изжеванный и смятый, лег в начищенную до блеска
пепельницу. Болтали разное. Филин сыпал указаниями по вождению и выбору
маршрутов, будто Шпындро его личный шофер; указания пустые, с головой
выдающие человека, никогда не сидевшего за рулем.
В это время Наташа Аркадьева наводила марафет в макияжной истерике;
только что отзвонил Крупняков, пророкотал в трубку, что стол заказан,
только на двоих... разве им скучно будет? А потом что? Крупняков хохотнул,
Наташа умудрилась увидеть, пропустив взгляд сквозь тонкую медную жилку
кабеля, как он мотает помпон пояса длиннополого халата и скорее всего
оглядывает себя в резном антикварном зеркале-псише.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93