С тех пор и пошло. Товар Шпындро тащил Колодцу. Ездил на электричке
раз в месяц, а если припирало, звонил Мордасову из автомата и сообщал свою
нужду. Время летело, год к году, как костяшки на счетах...

Сейчас Шпындро, умевший приноравливаться к разным людям и угождать им
любой именно данному типу лиц речью, размышлял, глядя на фирмача:
- Разумеется, преимущества очевидны. Комплектность... стыкуется с
отечественными технологиями... Постараюсь разобраться быстрее, но... не
скрою, есть и опасения...
Мутноглазый купец - попивает в Расее коробейный иноземец из
слабовольных - кивал и улыбался. Шпындро про себя радовался, что теперь
вошли в моду тонюсенькие часы: таких пару, а то и боле вполне можно
упрятать в хлипкой папке с деловыми бумагами. Купец распрощался, пятясь
выскользнул, как много лет назад ханыга в мордасовском комке под взглядом
Мордасова. Купец давно уверовал: унижение оплатят сторицей, можно и
погнуться.
До обеда Игорь Иванович к папке не притрагивался, а как только
стрелки показали половину первого, рассеянно сунул папку под мышку и
сбежал вниз к своей "шестерке", будто спешил перекусить в блинную на
первом этаже ветхого особняка, славившуюся отменными соусами и похоже
мясным, а не хлебным фаршем. Не доезжая метров пятисот до блинной,
остановил машину и раскрыл папку, не забыв бросить опасливый взгляд в
зеркало заднего вида: так и есть одна пара, две - не скупится, а тут в
кармашке еще третья и - ба! - четвертая! Шпындро прикинул, что приобретет
на внезапную тысячу и тут же увидел очки на кончике носа Колодца, услышал
его с посвистом голос: "Чичас мы вам отслюним!", ощутил запах кожи
потертого бумажника, заколотого английской булавкой, трухлявого, никак не
предположить, что водившегося с сотенными.
Шпындро отыскал взглядом телефон-автомат, набрал номер магазина.
Трубку цапнула Настурция; хоть и много лет прошло и Настурция не раз
подтверждала делом, что доверять ей можно, бдительности Шпындро не терял,
зацепил ушком трубки погнутый рычаг и потянул вниз, снова вложил двушку,
зная, что теперь подключится собственноручно Колодец, так и вышло.
Мордасовское "алло-о-э!" прозвучало так напористо и величественно, будто
обладатель голоса царил в наиважнейшем учреждении, где решались судьбы
страны.
Шпындро, не здороваясь и не представляясь перешел к делу. Баня...
сегодня... в семь, что означало: сегодня в семь у ларька Союзпечати на
противоположной от комиссионного стороне пыльной площади состоится
передача товара.
Шапочку брать? По-прежнему величественный голос Мордасова уверенно
преодолевал расстояния, пренебрегая низким качеством связи. Вопрос про
шапочку означал: тысячное дело или менее того.
Брать! Шпындро снова подвесил трубку за, будто жеванное стальными
челюстями, перекрученное ушко и уставился на исцарапанную гвоздем покраску
кабины; восклицательные знаки похабных изречений напомнили о быстро
утекающем времени обеда в частности и жизни в целом - опозданий Шпындро
себе не позволял - "шестерка" рванула с места к блинной.
Обслужили споро и ласково: календари делали свое дело, а в этом
январе Шпындро расщедрился - покос привалил обильный и одарил директрису
тканым календарем с вышитыми золотыми нитками цифрами дней. За стол к
Игорю Ивановичу никого не подсаживали и он вполне искренне отмечал: нигде
в мире за рубль с копейками так не поесть. Чай ему заваривали с жасмином,
не таясь, и обычные люди поводили заинтересованно, но и стыдясь, носами и
делали вид, что ничего не замечают; сразу видно такому, как Шпындро,
положено. Чего тут спорить! Костюм, осанка, галстук, медленные движения,
промытость и благополучие производили сильное впечатление. Воспитанный
клиент всегда протягивал заранее заготовленные два рубля, делая вид, что
ожидает сдачи, а потом, будто вспомнив важное, махал рукой, мол, не надо,
и поднимался, не забывая задвинуть за собой стул, как того и требовали
правила хорошего тона.

Сегодня Колодец отмечал День возвращения, тот именно день, когда его
должники, взявшие рубль, тащили полтора. Мордасов давно убедил себя, что
перейти к рублевой, то бишь двойной, наценке - все ж инфляция ощущалась -
и как раз сегодняшний День возвращения обещал стать этапным. Первым
появился Стручок - серо-зеленоватый мужичок в неизменных кирзовых
сапожищах, обляпанных первосортной грязью даже тогда, когда уж месяц дождя
не видывали. Колодец сбросил долг в ящик, смерил Стручка ласковым, но
строгим взглядом, как учитель в школе, пекущийся о судьбах вверенных
мальцов, но не слишком верящий в судьбоносную щедрость их будущего,
наставил: "Стручок! Скажи братве - ужесточаю хозрасчет - теперь взял
рубль, гони два и тэпэ. Жизнь дорожает и я не могу отклоняться от ее
магистральных путей. Могут неверно понять..." Колодец хихикнул. Стручок
молчал, с подошв сапог отколупывалась густо-коричневая грязь и рассыпалась
в прах у кривых ног вечного должника.
Настурция ухватила совок, веник, демонстративно обмела носки сапог
Стручка, и Мордасов присовокупил: "Где еще, Стручок, красивые женщины так
за тобой станут ухаживать? Где?" Стручок покорно признал - нигде!
Мордасов выдал Стручку трояк. "Не забудь, в День возвращения пришлешь
шестерик. И не митингуйте! Больше вас никто затаривать деньгой не
прельстится, это я только, по доброте души, зная, что вам не на разгул, а
болезнь у вас такая, а топтать больного человека - грех, все одно, что на
лекарство зажать".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93