Значит, не сомневался, что приму приглашение. Аркадьева села, красиво
вытянув ноги и отметив, что Крупняков слишком быстро отвел взгляд от
приютившего ее дивана.
Да он смущается!
Стало смешно, и еще она подумала, что крупные мужчины теряются чаще
мелких: мелкие сжились, смирились с неказистостью и давно похоронили
смущение, иначе не проживешь, а вальяжные великаны, вроде Крупнякова,
нередко мнутся и не знают, как подступиться, будто малые дети.
Крупняков вынимал старое серебро: ковшик для сливок, сахарницу,
фруктовые ножи, щипцы для кускового сахара, которыми никто ни разу не
пользовался, но которые и впрямь украшали стол; каждая вещь находила свое
место мгновенно и свидетельствовала, что Крупняков учинял подобную
сервировку сотни раз.
- Не хочу кофе, - Аркадьева нарочито медленно встала, нарочито
медленно прошла мимо Крупнякова, едва задев его бедром, взяла вазу,
наполнила на кухне водой, вернулась, расставляя в воде гвоздики и любовно
отводя одну головку от другой.
Нежелание гостьи пить кофе повергло Крупнякова в смятение, сценарий
рушился и перестроиться на ходу хозяин апартаментов, похоже, не успевал.
- Может выпьем? - Неуверенно предложил Крупняков.
- Не хочу...
- Что ж тогда? - Мощные руки разъехались в жесте недоумения.
Аркадьева видела, что Крупняков хочет приблизиться к ней и не
решается. Еще бы! Она не из дурочек, что он таскает отовсюду, этих
полу-студенток, полумолодых специалистов, изнывающих от скуки и
непроясненности перспектив, вбивших в голову, что Крупняков живописец или
композитор, или кто-нибудь другой из безбрежного мира неподдельного
искусства.
Решив, что Крупняков получит свое, Аркадьева не отказала себе в
удовольствии издевки: злость свою оправдывала тончайшими унижениями из
тех, что ей приходилось переживать, сгибаясь перед сильными мира сего и, в
особенности, их женами; Аркадьева ненавидела более удачливых, чем муж;
судьбу таких, как муж, решали - поедет, не поедет; другие же решали сами,
стоит ли им ехать, когда и куда и на сколько, такие люди заставляли
Аркадьеву испытывать страх; роль веселой говоруньи с каждым годом давалась
все труднее, и если промашки артистизма раньше восполнялись внешностью, то
сейчас, уже предощущая увядание, Аркадьева металась, выбирая маску,
обещавшую обеспечить, и дальше безбедное житье. Театр выездных не прощал
ошибок и любая неверная реплика могла стать гибельной. Аркадьева ушла в
себя, и Крупняков возликовал: женщина прислушивается к внутренним голосам,
нашептывающим о Крупнякове разное, но по большей части привлекательное и
сейчас пытается разобраться и вычленить важное, именно то, из-за чего она
согласилась после недвусмысленно обильного обеда нанести ему визит.
Крупняков застыл посреди комнаты, как макет человека в натуральную
величину, как робот, из которого вынули моторчик или обеспечили приводы,
руки и ноги нелепо напряжены, глаза вперены в красивую женщину, которая
умолкла так внезапно, не хочет ни пить, ни есть и вообще не ясно, чего
добивается. Крупняков подумал, что, быть может, Аркадьева гневается из-за
сделки с машиной, но сегодня машина не всплыла ни разу и вообще деловых
разговоров не вели и всем поведением Аркадьева показала, что сейчас для
нее Крупяков мужчина и только мужчина, и все, что связывало их раньше -
дела, купля-продажа, клиенты, разделы сфер влияния, рынки сбыта, - все это
ушло, выпало за пределы сегодняшнего дня и ни на что не повлияет.
Аркадьева видела краем глаза кровать, где ее намереваются любить и
пыль в углублениях резных ножек и застывшие пятна, - то ли варенья, то ли
ликера, который Крупняков глотал прямо в кровати - на светлом ковре и еще
она видела давно немытые окна, выглядывающие из-под тяжелых и также
наевшихся досыта пылью штор, и трещины на потолке и подтеки по углам; и
фигура владельца квартиры из нелепой превращалась в жалкую, смехотворную,
постыдно пыльную внутри, как зевы бронзовых подсвечников в углах спальни.
Причуды воображения: Наташа одновременно с крупняковской квартирой
видела мужа, суетящегося в аэропорту, его переговоры с таможенниками, его
руку, размахивающую белыми листками деклараций, и каменное лицо молодого
пограничника в будке паспортного контроля, и уходящий к самолету
коридор-шланг, выплескивающий чету Шпындро в иной мир и... вместо люка в
самолет, из которого выглядывало бы намазанное лицо стюардессы, Аркадьева
упиралась глазами в приглушенных тонов чужую спальню, полную застывших
шепотов и стонов, и вещей, переходивших из рук в руки под шуршание денег -
и все это оказывается предваряло таинство любви.
Аркадьева переставила вазу гвоздик с мраморного столика на середину
кофейного, жест ее будто вырвал Крупнякова из оцепенения, он приблизился,
обнял женщину за талию: Крупняков жарко дышал, тепло его тела накатывало
парными волнами, глаза Крупнякова избегали глаз Аркадьевой, руки, имитируя
ласки, вяло шевелились, как плавники: эти прикосновения вернули Аркадьеву
к реальности, вырвали из мира выездных с их символикой и неоднозначностью,
с десятилетиями выработанными ритуалами, приближавшими их к религиозной
секте; она имела в виду не случайно выехавших раз в жизни или два, а тех,
для кого поездки стали способом существования: предки китов из воды вышли
на сушу, на суше стали млекопитающими и снова вернулись в воду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93