как же при таких-то жалких знаках внимания
считать юность нашей надеждой; но Гриша молчал, бронзовое покрытие на
одном глазу облупилось - у Гриши ко всем бедам еще и бельмо, правая рука
его задрана вверх, пальцы сжимали несуществующее, как видно - горн,
который исчез во времена, никем неприпоминаемые; лицом Гриша не лишен
приятности и, если бы не галстук, упрямо тянущий мальчика к земле, мог бы
сойти за симпатягу-подростка.
Ор, нависший над укропными и петрушечными рядами, мог вызываться как
раз жалостью к Грише, а вовсе не судьбой легковушки, к тому же с
московскими номерами. Без горна Гриша еще сохранял некоторое достоинство,
но с обломанным галстуком крохи обаяния рассеивались и Гриша превращался в
гипсовый лом, в хлам посреди и без того унылой площади.
После грузовика Шпындро так и не снял рук с руля и с ужасом видел,
как кровь капает с лица Филина и пятнает светлые чехлы; Мордасов позади
затих - или погиб? - предположил Шпындро, понимая, что столкновение на
площади рушило все: выезд - раз, на корню изничтожало скорую продажу
машины - два и вообще оборачивалось десятком непредсказуемых последствий.
Как оправдаться? Чем обьяснить на работе, что в машине находились
Филин-начальник, его непосредственный подчиненный и Колодец-Мордасов,
мелкий ростовщик и крупный жулик. Что связывало этих троих? Давно ли?
Прочно?..
Мордасов на заднем сиденье не потерял самообладания и сразу
сообразил, что ор старух вызван не обломом галстучного конца, а кольцевой
трещиной, побежавшей по шее Гриши и грозившей публичным отсечением головы
пионеру-любимцу. Гибель Гриши средь бела дня по мордасовским прикидкам
выходила штукой скверной, но Мордасов сразу усек, что роковой удар нанес
грузовик, а Шпындро со страху, и, особенно маясь странностью своего
экипажа, обстановки не чувствовал и допуская, что в столкновении вина его,
совсем приуныл, когда шофер грузовика спрыгнул из кабины ловко, крепко
встал наземь и не оставил надежд на опьянение.
Настурция Робертовна Притыка выскочила на порог комиссионного и ветер
трепал ее платье и волосы и покрывал пылью дорогие ткани и шерсти,
упаковывающие Настурцию, и губы ее были сжаты до бескровия, взгляд ее враз
вместил Стручка, сраженного гипсовым обломком и валящегося на злосчастную
корзину ручка засохших цветов да так неудачно, что корзинная ручка из
гнутых прутьев расцарапывает щеку Стручка, расписывая красным. От
недосыпа, от суматошных ласк, усталости, от невоздержанности в приеме
крепких и коварных напитков воображение Настурции сыграло с ней злую
шутку, и она очевиднее всех узрела, как голова Гриши задрожала и
приготовилась покинуть бронзовые плечи в погонах пометных звезд. Настурция
завизжала дико, на всю площадь и не из жалости к Грише, а понимая, что его
бесценная башка добьет Стручка потому, что по всем законам естества
выходило: при падении голове Гриши никак не миновать окровавленной головы
Стручка и встреча двух лбов: гипсового и испещренного морщинами, станет
для Стручка последним ярким впечатлением его жизни.
Ревела Настурция подобно реактивному двигателю: враз затихли торговки
зеленью, звуки станции стыдливо упрятались под платформы и за бараки и в
возникшей тишине сольный вой Настурции служил поминальным плачем пионеру
Грише, сраженному наконец-то сине-белым рылом вероломного грузовика.
Настурция протерла глаза кулаком. Голова Гриши оставалась на месте,
бронзовый взор, устремленный на станцию и за станцию видел светлое будущее
без пыльных площадей и ясный горизонт и вообще все то, что полагается
видеть пионерам, круглосуточно несущим вахту добра в парках и на площадях
тысяч и тысяч городов.
Первым движением на замершей площади после столкновения расщедрился
милиционер, он шагал от станции в сером мундире и серой же форменной
фуражке и только малиновый околыш в сплошной серости напоминал след
закатного солнца, проваливающегося в обложные тучи. Казалось, Гриша
приободрился - появились свои.
Появление милиционера придало происходящему реальность. Шпындро
наконец разжал пальцы, отпустил руль, тронул Филина за плечо:
Из-за спины донеслось мордасовское:
- Каюк?
Шпындро сжался, Филин молчал и в словах Мордасова слышалось вещее,
ужасное: Шпындро убил человека... по его вине... погиб... ах да что там,
видел Шпындро не могильный холмик над гробом Филина, не толстенную вдову и
плач дщерей, размазывающих черные подтеки косметики по щекам, а видел
Игорь Иванович тихую, уютную страну, с неизменно промытыми окнами и
витринами, с неизменно улыбающимися - пусть и неискренне - вежливыми
людьми; никогда теперь уже не пройтись вечером по сверкающим переулкам,
заглядывая в уютные пианобары, где склонившись над роялем осыпает Шпындро
джазом его молодости то старик с сивой бороденкой, то патлатая девчушка,
то случайно забредший, как и Шпындро, посетитель; могильщики сгребали
отвалы земли из предварительно отрытой могилы и ссыпали не на крышку гроба
Филина, а на мечту Шпындро, заваливая комьями земли те самые, промытые до
блеска витрины и пианиста, склонившегося над роялем, и столики с цветами -
не чета тем, что у ног Гриши - земля покрывала струны инструмента,
высилась слой за слоем и уже не нужна палка, подпирающая плавно вырезанную
крышку, покрытую черным лаком...
- Каюк?
Шпындро смотрел перед собой и не понимал, вторично ли вопросил
Мордасов или злокозненный вопрос крутится в голове сам по себе и сшибает
Шпындро мощными кулачными ударами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93