Туз пожал плечами.
- Дуру не ломай, - грозно навис Мордасов, - пасть разевай, раз
спросил.
Туз треф с видимым усилием собирал обрывки мыслей и соображений,
пытаясь придать им краткость, избежав бессодержательности, губы его
по-стариковски шевелились и казалось необъяснимым, что бескровный, хилый
Мордасов может нагнать страху на могучего хоть и в прошлом мужика.
Мордасов прикидывал свое: позвонить ли в милицию? С одной стороны,
сигнал благонамеренных граждан... вроде б зачтется. С другой?.. Почему
первым звонит именно Мордасов? Может рыло в пуху? А вдруг кто опередил в
сигнальном рвении хозяина площади? Менты в курсе силовой раскладки на
площади и в пристанционных пространствах - и неинформированность Мордасова
вкупе с нерасторопностью - повод усомниться в могуществе Колодца, четкости
его руководства вверенными владениями. Обезглавленный Гриша ранил
Мордасова в самое сердце, порядки поколеблены, решения не находилось и
Мордасов перешел в наступление, спасаясь конкретным:
- Кто еще видел?
Туз вздрогнул.
- Никто!
- А ты? - Въедливо уточнил Колодец.
- Я... не-а, - Туз, как загнанный в сортире школяр с сигаретой,
замотал головой, принося уверения - всем ясно липовые - в дальнейшем
некурении, - не-а...
- Ну ты, предположим, не видел. А Стручок вдруг сам на себя
наклепает, болтать начнет: бахвалиться по пьяни?
- Дурак он, что ли? - Неуверенно возразил Туз. - Мордасов поморщился.
- Ему бутылкой перед носом посимафорят, он подтвердит, что рельсы третьего
дня собственными зубами перегрыз, а металлическую труху заглотнул.
Туз согласно кивнул: поведение Стручка прогнозировалось с трудом.
- Ладно. - Мордасов ребром ладони провел черту по пыльному столу. -
Ты да Стручок не в счет. Мозги у вас уже в растворе, взвесь, суспензия
вроде, оба в отвал, а если кто другой видел?
- Сквозь мешок? - Неожиданно нашелся Туз.
Но и Мордасов не вчера родился.
- Сквозь мешок! - Передразнил, скроив гримасу. - До мешка. Когда
Стручок елозил у постамента, срывал голову да в мешок пихал...
Туз напрягся, скулы закаменели, скрежет туго работающей мысли
передался Мордасову, приемщик почтительно примолк, решимость Туза найти
выход не вызывала сомнения и стержень человеческий казалось утраченный -
все же блеснул во взоре затравленных глаз под вороными кудрями.
Настурция махнула призывно с наблюдательного пункта у окна, Мордасов
в три прыжка оказался рядом. У ограждения монумента, почти касаясь
передним колесом чахлых цветочков, синел милицейский мотоцикл.
Уже легче, подумал Мордасов, звонил - не звонил, поезд ушел.
Милиционеры, молча взирали на Гришу, как на образец исполнения долга -
головы нет, а рука с горном не дрогнула, трубит страдалец, не взирая на
жестокости судьбы.
- Хана, - процедил Мордасов, приблизился Туз, выдохнул убедительно и
как всегда кратко.
- Пусть докажут!
И в самом деле. Мордасов перевел дыхание. Чего завелся? Пусть
докажут! Прав Туз. Может она, голова то есть, сама от вчерашнего удара
грузовика свалилась с плеч бронзового пионера? А куда исчезла? Бог весть,
разве за всем уследишь. Мордасов повеселел, хотел приказать Тузу тащить
Стручка сей момент для допроса первой степени с пристрастием, но
догадался, что лучше отправиться дворами к Стручку и прознать, куда тот
определил чертову голову, надежно ли заныкал.
Мордасов вышел на крыльцо, раскланялся с милицией, и вместе с
правоохранителями, вместе с торговками, вместе с Рыжухой и Боржомчиком,
мышью просунувшим мордочку в дверь ресторана, взирал на бывшего Гришу -
без головы, каждый бывший, хоть живой, хоть... - и на лице Мордасова, как
и на других физиономиях, читалось осуждение, непонимание, возмущение: есть
же прохиндеи, носит же земля-мать придурков...
Милиция укатила. Будь что будет. Мордасов тычком вытолкнул Туза на
порог, предварительно расспросив, как добраться до хибары Стручка, чтоб
быстро и незаметно. Маршрут отыскался подходящий и скрытный, через семь
минут, тщательно проверяя, не сечет ли кто за ним, Мордасов ввалился в
избенку Стручка, наполовину вросшую в землю, изжеванную временем до
неправдоподобной ветхости.
Стручок в сапогах возлежал на столе с думкой под головой и, - кто б
подумал? - нацепив очки, читал газету.
Стены хибары голы, бесприютно здесь, как на сквере голубой осенью и
только прикнопленный шелковый портрет Сталина украшал жилище Стручка.
Мордасов перевел взгляд на газету, поразился ее желтизне - вспомнил лик
умершей, ему о похоронах хлопотать, а не бегать в помойные норы; в очках
Колодец видел дай бог. Стручок мусолил газету сорок седьмого года, кроме
стола в комнате ничего, по углам свалены кипы газет, ими же подоткнуты
щелястые окна, они же, сложенные в одном из углов слой на слой, служили и
ложем и библиотекой Стручка.
Мордасов подошел к серому шелковому портрету, тронул ногтем усы.
Стручок отложил газету, оживился, содрал очки, сунул в нагрудный карман
рубахи.
- Вовремя отлетело. Все ругают теперь... Дурни! Порядок имелся. Водки
залейся, цены вниз всяк март скок да скок. У меня брат в охране лагерной
служил, мужик - кремень, прынципиал, божился - только враги народу сидели
и более никого. Вот чешут языки: в каждой семье, в каждой семье... У меня
в семье никто не сидел. Брат видывал разное, как враги юлили, выгораживали
себя, клялись в верности... Много повидал человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93