Жаль, спился брательник
вчистую, смену времен не пережил что ль?..
Мордасов брезгливо отпихнул ноги Стручка вбок, постелил газету,
присел на край стола.
- Голова где?
Стручок взглянул на Сталина, будто советуясь врать-не врать,
сознаваться добровольно или как...
- Какая голова?
Мордасов схватил его за грудки, притянул рывком, перегаром окатило,
будто из ведра плеснули в лицо.
- Тварь поганая! Какая?! Я те щас рыло натру!
Стручок вырвался, подобрал ноги к животу, поверх колен - поза кучера,
шмыгнул носом.
- Уже настучали?
- Голова где?
- Где ей быть. На месте значит, может впервые в жизни на месте, при
полезном деле.
Мордасов наотмашь ударил Стручка по лицу. Тот утерся, смешком изошел,
по-ребячьи хрюкнул:
- Не больно!
Сколько ему лет? Мордасов сощурился, примеряясь, небось, сам и есть
тот охранник, наплел всячины, дурак, а отмазку от лихого дела не забывает
блюсти, еще и за медалью полезет, начнет трясти перед носом. Сколько ж
таких по городам да весям?
- Голову найдут, отмотаешь по полной выкладке. - Мордасов погрозил
кулаком. - У нас зря не содют, сам уверял и брательник твой, сукин сын,
спившийся, тож свидетель вполне достойный.
- Ну ты чё? - Стручок зачекал, подстраиваясь под Колодца, выхватил
из-под думки замасленный кепарь, натянул низко, почти скрыв глаза,
приободрился, кепарь ему заменял кащееву иглу, будто вся сила Стручка да и
жизнь в кепаре таилась.
Мордасов рявкнул так, что голос сорвал, с хрипа зафальцетил
обезумевшим петухом:
- Голова где, псина вонючая? Семья! Никто не сидел! - Молниеносно
соскочил со стола и принялся душить Стручка, удивляясь собственной ярости.
Стручок обмяк быстро и Мордасов, убоясь - еще придушит - разжал руки.
Пьянчуга сложил газету неторопливо, положил поверх стопки таких же
изжелта ломких, приложил палец к губам.
Мордасов замахнулся. Стручок отскочил к дверному проему без двери,
юркнул в темноту, мгновенно появился перед Мордасовым с ведром квашеной
капусты, поверх перевернутой ведерной крышки в качестве гнета возлежала
голова пионера Гриши.
- Вот! - Торжество Стручка не знало предела. - Сказал - при полезном
деле! Уже сок дала. Я, между прочим, только квашеной и питаюсь цельную
зиму. По осени натаскаю качанов с полей, бери - не хочу, шинкую по мере
надобности и ведрами заквашиваю - и еда, и закусь - такого гнета в жисть
не имел. Сок жмет лучше любого каменюги, опять же красиво. - Стручок
огладил чубчик Гришиной головы, зацепил щепотью капусту, протянул
Мордасову.
- Испробуйте, Сан Прокопыч! Засол оцените, имею секреты по части
клюковки, прочих ягод и разных добавок.
Стручок застыл с протянутым локоном длиннорубленной капусты. Мордасов
пожалел впервые, что не верует, а то б перекрестился. Сволочуга! Надо же,
удумал. Головой пионера Гриши из капусты сок жать. Если заявятся искать,
сразу же налетят и тогда... Да что тогда? Осадил себя Мордасов, не вылез
бы на свет божий промысел процентщика, а так, гори все синим пламешком.
- Лопата есть? - Губы Мордасова, серые, как у вытканного шелком
Сталина дрогнули.
Стручок метался по хибаре, семенил кривыми ножками; там, где
нормальный мужик обходился шагами тремя, Стручок умудрялся распорядиться
шестью-семью, бегал, по-гусиному выдвинув голову вперед и заложив руки за
спину, как повелось во времена серого человека с серыми шелковыми губами.
Стручок возникал в рассохшемся дверном проеме, как черт из табакерки: то
просунет козырь кепаря в то, что осталось от горницы, то исчезнет, будто
дымок, будто отродясь его, Стручка на земле не водилось. При исчезновениях
Стручок подавал признаки жизни грохотом железяк и наконец явился с кайлом,
покрытым ржавчиной с деревянной ручкой из сучковатого дерева.
Лагерный сувенир. Точно. Мордасов слабо смекал в земляных работах,
может и заменит лопату, может и нет...
Стручок размахивал кайлом.
- Мы его разотрем в порошок, - примеривался пьянчуга к гипсовой
голове, как ловчее расколоть, - в мелкую труху порубим и копать нет нужды,
сыпанем ровным слоем по-за грядками, может чуть землицей прикидаем поверх
и вся недолга.
Стручок отложил кайло, прижал ладони к гипсовым ушам Гриши, трепетно
приподнял голову с ведра капусты, уготовив ей место на газетной куче в
углу.
Растолочь голову кайлом Мордасову на ум не шло. Кощунство?.. Колодец
оглядел не подозревающую о расправе голову гипсового пионера. С другой
стороны, чтоб скрыть следы похоже и неплох замысел: не все пропил под
кепарем Стручок, верней, человеческое-то все растратил, а страх животный,
страх попасться засел глубоко - реками водки не вымоешь. Мордасов глянул в
окно: улица пуста, задворье хибары не просматривается чужим глазом.
- Тащи! - Повелел, и Стручок с готовностью прижал к груди Гришину
голову, прижал бережно, как необыкновенной красоты и ценности вазу, с
нежностью провел по Гришиным волосам острым, заросшим щетиной подбородком,
так как руки Стручка всецело занимала поклажа.
Мордасов прихватил кайло и ринулся вослед Стручку. Пьянчуга выискивал
на дворе место поудобнее; на мягкой земле - ясное дело - колоть не с руки.
У облупленной сортирной будки на стыке с чужим участком валялся осколок
бетонной плиты, неизвестно для какой надобности притащенный Стручком.
Оба, не сговариваясь, оценили плиту за крепость, - судьбой уготована
служить эшафотом Грише.
Стручок присел на корточки, опустил голову на пупырчатый бетон,
отступил шаг назад, залюбовался композицией;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93