- Благодарствую... выпить - выпью - вот те крест - поминовение
незабвенного героя. - Стручок скорбел: все проходит, исчезают люди из
плоти, из камня, из бронзы, их места занимают вовсе другие, не поминающие
ушедших, а если и пытающиеся разобраться в чем-то, неизменно плутающие в
несерьезном, в сиюминутном, в непонимании подлинности происходившего
десятилетия назад. Ничего такого скорее всего Стручок конкретно не думал,
а ощущал томление, трудно пересказываемое словами: гибель пионера, еще до
войны вставшего посреди площади, знаменовала конец эпохи, именно той,
предназначенной для Стручка и его поколения, а значит и его время шло к
концу и бронзовый пионер Гриша безмолвно и терпеливо станет ждать
возвращения Стручка и всех тех, кто ребятней бегал у ног Гриши по площади,
не ведая, не предполагая детским умишком, какую жизнь уготовано осилить.
Солнце растолкало облака, в траве блеснуло - Мордасов стремительно
нагнулся, прикрыв спиной находку, упрятал в карман.
Стручок нырнул в хибару, через минуту вернулся с ведром капусты, сел
на лист фанеры, подпертый двумя столбиками кирпича, и, греясь на солнце,
принялся уплетать, зачерпывая рассол ладонью, струйки стекали к
подбородку, прокладывая бороздки на немытой шее, уползали под линялую
рубаху с разноперыми пуговицами и ободками петель, истертыми до белизны.
Мордасов смерил Стручка изучающим взглядом, и тот посчитал своим
долгом заверить:
- Молчанку обеспечу, дружкам ни-ни... не сумлевайся, Сан Прокопыч. -
Стручок хотел (видно по глазам) еще добавить успокаивающее, но капуста
отвлекала и солнце пекло все сильнее и в совокупности разрозненные эти
движения природы лишали Стручка охоты к болтовне.
- Живешь не по-человечьи, - неожиданно уронил Мордасов.
Стручок замер, так и не донеся янтарный капустный лист до обветренных
губ: можно б слепить себе оправдание из всяких-разных оговорок,
междометий, охов-вздохов, да зачем? Стручок впихнул хрустящий лист,
прожевал, не торопясь: не по-человечьи! а кто по-человечьи, да и как?
Колодец мрачно двинул к калитке, целиком погруженный в предпохоронные
думы.

За время отсутствия Мордасова Настурция сколотила инициативную группу
- комитет для похорон, включив в число ее членов людей не пустых, со
связями: Боржомчика, отловленного на кухне ресторана, подружку из
парфюмерии, Туза треф для курьерских надобностей и бабку Рыжуху для
приличествующей численности похоронного комитета, а также для
бесперебойного снабжения квасом засевших у телефонов.
Боржомчик быстро обговорил похороны, отвалил деньги - Колодец вернет
- отрядил добытчиков за водкой для двух механиков, что пригонят
экскаватор, иначе каменистый грунт грызть-долбить в десять лопат целый
день; формальности с властями утрясла парфюмерша, позвонив на дом девице
из загса, сообщила о кончине и получила заверения - в понедельник с ранья
все оформится в лучшем виде.
Настурция вызвонила в Москву по части снеди для поминок и она же
снеслась с батюшкой для утряски отпевания, когда Мордасов вернулся, дел
особенных не осталось.
Колодец церемонно поблагодарил участников и помощников, громыхая
запорами, извлек из закромов коньяк в матовом пузыре и разлил в расписные
хохломские деревяшки-рюмки, дружно поругали чужеземный напиток за
жесткость, отдав дань родным коньячным букетам, дружно выпили.
Мордасов временно распустил комитет до надобности, указав лишь, что
похороны состоятся в понедельник без проволочек и сразу после - поминки.
Боржомчика Мордасов отдельно уполномочил пригнать пару халдеев на подмогу
Настурции и парфюмерше. Все катилось без заминок и Мордасов порадовался
крепкой смычке друзей: новая порода людей вывелась - отмываясь за грехи
будничной жизни, в беде творили чудеса.
Для себя Мордасов решил: кто из оповещенных на поминки не явится,
отпетый человечишка, конченный, Мордасову - не друг.
Рыжуха утопала на станцию, не забыв под шумок, пользуясь всеобщей
расслабленностью и сумятицей сшибить у Настурции из колготочных запасов
для дочери, обещавшей сегодня навестить родительницу после недельных
трудов в стольном граде, хотя воскресный вечер для промысла не из худших.
Остались вдвоем: Мордасов и Притыка. Молчали. Туз треф в постоянной
готовности маячил за пыльным окном на пыльной же площади...
- Не приезжали нюхачи? - Мордасов кивнул на обезглавленного пионера.
- Не выспрашивали народец, кто да что?
Настурция помотала головой. Жалела Мордасова, под глазами залегли
синие круги, нос еще более заострился, кожу и без того серую в розовых
следах бывших прыщей и вовсе прозеленью тронуло. Мается, за уход бабки
себя винит, казнит по-напрасну, и для отвлечения Мордасова от дурных
мыслей Настурция, похорошевшая от коньяка, радующаяся про себя, что
организм еще не подводит по-крупному, справляется, несмотря на безбожное к
себе отношение, постучала длинным ногтем по стеклу, указывая на центр
площади.
- Думаешь они его снесут или новую башку приварят?
- Гипс не приваришь. Хотя раствором приляпать получится. - Мордасов и
сам радовался отвлечению от тяжелых раздумий. - Моя б воля, я снес. На
черта он нужен? Уродливый парень стоит, дудит полвека. С какой целью? Че
на него смотреть: удовольствие или напоминает нам о хорошем? Я б снес. К
тому ж одну голову заказать, небось, мастерские не примут к исполнению и
потом все равно так, чтоб не заметно, не приделаешь, обязательно шов
останется, да и цветом в масть не попадешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93