..
Колодец слушал вполуха, чего зря трепаться.
- Лишнего не намотал? - Мордасов верил Боржомчику, усомнился для
порядка, хотел вернуться к деньгам, так-то вернее, чего философию
разводить и без того муторно. - Я ж тоже не рисую, кручусь, аж самого не
углядишь, навроде волчка, лихо запущенного.
Боржом сгреб скатерть, упрятал причитающееся.
- Слышь, мне тряпье для бабы нужно. Закажи своему Шпыну?
Мордасов поднялся.
- Только через год. Копи копейку. Шпын отжимает на совесть, из его
жмыха слезинки масла не выдавишь. Усек?
Боржомчик кивнул.
- Значит собаку?.. - хихикнул Мордасов. - Может и жену, и дитя. А
сгребут?
- На свой кошт примешь?
Боржомчик нечаянно задел локтем солонку - белый порошок просыпался у
ног Мордасова. Ух ты! Скверная приметища, и впрямь сгребут.
Выбрался на воздух. Все Шпыном интересуются. Мордасов, не спеша,
шествовал домой; центральная фигура Шпын, любимец системы получается,
доверенное ее лицо, взбрело б кому в голову допросить Мордасова про
художества Шпына и его братанов, ух и навидался их Колодец, лютый народец,
торгуются, Матерь Божия, ни Притыке, ни Рыжухе, а сдается и ее дочурке
шаловливой не снилось. В торговле Мордасов знал толк, главное, чтоб по
лицу лишнего не прочесть, но часто при непроницаемости сердце
комиссионщика ухало: крепко цену держали выездные, подвинуться, опустить
планку ни-ни, все под прибаутки, да анекдоты, да всякое-разное...
Вернулся Мордасов за полночь, стелить поленился, лег на диван,
укрылся высушенным лоскутным одеялом бабули; от промытой, продутой ветрами
ткани пахло травами и покоем. Заснул Мордасов быстро, и на лбу его не
обозначилось ни единой морщинки, а если б кто склонился к лицу ничем ни
примечательному, разве что отсветом хамоватости, то заметил бы струйку
слюны, сбегающую на подбородок.

Такси в аэропорт заказал самолично Шпындро, не передоверяя жене столь
важное. Чемоданы и сумки выстроились в коридоре, в одном кармане
отечественные деньги за перевес, валюта, в другом билеты, паспорта, ручка.
Наталья отчиталась за предотъездную распродажу. Перед нырком за бугор в
семье распродавалось все носильное. Ушло вмиг: через подруг, подороже
через Крупнякова, остатки через Мордасова и Притыку. Выручку жена положила
на свой счет, и Шпындро испытывал чувство малоприятное, будто в детстве -
сильный избивает слабого и вырывает любимую игрушку.
Напольное зеркало отражало хозяина квартиры в рост, отшлифован на
славу: достоинство во взоре, седина на висках, умудренность в скорбных
складках губ, легкая - без вызова - печать неверия в каждом жесте и
готовность понять вышестоящего, что бы тот не предлагал. Зеркало, похоже,
подсвечивалось изнутри, все отчетливее видел себя Шпындро, все больше
нравился: жизнь получалась и получилась; хватало мозгов понять, что ему
хорошо именно потому, что плохо несметному числу - ратям ратей - других
менее удачливых, живущих во второсортных городах да и в столице
обретающихся по низшему разряду. Могло и ему не повезти, а вот повезло.
Корить себя не за что. Не он устроил все это, он только воспользовался
случаем, оказался нужнее многих, увертливее, умнее, наверное... хотя какой
тут ум?.. он не обольщался - ни тонкости мысли, ни многознание в расчет не
принимаешь вовсе.
Подвалило со стартом, подсобили с начальным рывком, а дальше, как по
рельсам катишь и катишь.
Мать Шпындро занарядили стеречь добро, не взирая на сигнализацию.
Ограбление виделось беспредельным кошмаром. Лучше всего не покидать
квартиру круглосуточно, ма, хотел втолковать сын, но холодильник не
набьешь на три с половиной сотни суток; заточение в одиночке, набитой
блистательным скарбом отпадало.
...Последние поцелуи, всхлипы у лифта, фальшивое тепло в глазах жены,
шарящих по чемоданам и сумкам - не забыто ли самое важное? - неловкие
похлопывания, смазанные лобзания, объятия...
Таксист любезен, глаз наметан: видит кого и по какой надобности
доставляет. Ленинградское шоссе, нырок под землю у пенала на развилке с
Волоколамкой, ежи на выезде из города, поворот направо под указатель
Шереметьево-2... бесшумно раздвигающиеся матовые двери, нежный перезвон,
разноязычные дикторские сообщения, смешение народов, костюмов, носильщики,
подторговывающие тележками, жрицы любви в ритуалах проводов и встреч,
особенный дух предбанника в мир иной. Таможня, взвешивание поклажи,
паспортный контроль, путепроводная кишка, твое кресло под номером,
означенным на билете.
Самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу. Замер. Взревели
двигатели, махина дрогнула, не решаясь начать бег, и пошла, пошла...
Пилот напомнил себе, что преждевременный подъем на большой угол,
задирание носа приводит к росту лобового сопротивления, следовательно, к
существенному увеличению взлетной дистанции, пилота волновали
своевременность и темп подъема передней ноги...
Шпындро волнения покинули - из салона не вытянешь, улетела птичка.
Лениво поглядывал в иллюминатор. Жена рядом запустила руки по локоть в
сумку, перебирая неведомое.

По пыльной площади подмосковного поселка полз бульдозер, и Мордасов
прилип к окну, желая обозревать уничтожение бронзового пионера.
Шпындро сетовал, чуть подтрунивая над собой: жаль, выручка от
распродажи легла не на его счет.
Армированное, тысячекратно проклепанное, дико ревущее чудище
оторвалось от земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93