Фердуева вплыла в оживающую весну, зашагала по просохшему под напором
солнца тротуару; без головного убора литье волос обрамляло гладкое лицо,
взгляды встречных смущенно перескакивали на постороннее - заборы, голые
ветви, крыши, а то и упирались под ноги.
Фердуева ринулась в "двадцатку" с улицы и сразу налетела на Маруську
Галошу, покрикивающую на покупателей и месившую жижу грязевого озера
посреди магазина. Галоша заприметила Фердуеву вмиг и почтительно
поклонилась, обдав дрогнувшей в руках шваброй ранты сапог неудачно
подвернувшейся молодухи.
Мишка Шурф из-за прилавка отдал честь и в ответ удостоился, едва
уловимого кивка. На немой вопрос: где Наташка? Шурф ткнул пальцем в
лестницу, уводящую в подсобки, где за фанерной дверкой в скрытом
кабинетике ютилась Наташка Дрын.
Народ ломился за сосисками. Фердуева скользнула взглядом по
нездоровой розовости сосисочной горы на мраморе и устремилась вниз.
Пересчитав ступени крепкими, безупречной лепки ногами Фердуева налетела на
дона Агильяра.
Пачкун приветливо развел руки, вроде б для дружеского объятия, но
дальше символического жеста не пошел. Пачкун относился к Фердуевой
подозрительно, не ведая истинные силы, ее поддерживающие; к тому же Мишка
Шурф, который знал все и про всех, никогда не решался перемывать косточки
Фердуевой и только при разговорах о ней не желал шутить и сыпать
колкостями.
Шурф - парень не трусливый, но осторожный, напоминал себе Пачкун и
всегда выказывал Фердуевой должную обходительность.
- Какими судьбами? - Пачкун предупредительно пропустил гостью вперед.
- Вафельными. - Фердуева, попав в подвал, сразу вернулась к мечтам об
освоении институтских подземелий, и рокот басов обстоятельного Почуваева
враз перекрыл интерес к Пачкуну.
Пачкун, обиженный краткостью ответа и нежеланием продлить беседу,
удалился.
Фердуева проводила дона Агильяра пустым взглядом, успев отметить,
что, как и всегда, вызывают раздражение тучнозадые мужчины, широко
расставляющие носки в стороны и несущие себя мелкой поступью. Наташка Дрын
колдовала над косметикой, когда фанерная дверь пронзительно заскрипела и
впустила Фердуеву, заполнившую каморку телесами и натиском до предела.
Наташка Дрын, размалеванная по-клоунски - даже цыганство Фердуевой
тускнело рядом - притиснула подругу и отметила молниеносно: пахнет
"Опиумом", а божилась, достать не может, сука. И еще подумала, что за свой
балык могла бы рассчитывать на большую нежность Фердуевой, а еще
позавидовала свободе Фердуевой, которая вроде при должности, а всегда
птица вольная, а ты здесь парься да томись в четырех облезлых стенах в
подтеках и журнальных ликах десятилетней давности, наклеенных еще
предшественницей. Наташка долго зла не держала, не прощала только денежных
надувательств между своими, врубила магнитофон и умудрилась изогнуться, не
руша стен, в резком танцевальном маневре, потягиваясь и выкручивая бедра
непостижимым образом.
Фердуева успела уловить трепет ноздрей подруги и сразу объяснила
себе: вспомнила, черт, об "Опиуме". Прокол! Нет, чтоб политься другим
носогреем. Пожалела, что в сумке нет флакона, а то б прямо сейчас - терять
доверие не след, не то балычная река обмелеет и вовсе высохнет, конечно,
можно прижать, да притягательнее по дружбе, вроде как по обоюдке, от
взаимности душевной тяги.
- Я те раздобыла "опий"! - Фердуева вздохнула, из пяти флаконов
расстаться с одним не хотелось - но и холодильник со снедью дело не
последнее.
- Верх крутой? - между прочим уточнила Наташка про духи.
- Без верха, - мягко пояснила Фердуева, и Наташка Дрын в простоте
отругала себя за несправедливость к подруге и дурные помыслы.
Телефон не унимался, сыпал звонками, напоминая веселый трамвай, и
владычица каморки умудрилась таинственными звуками - обрубками слов,
междометиями и чередованием преувеличенно шумных вдохов и выдохов -
ублажать страждущих и поддерживать вполне осмысленный, даже игривый
разговор с гостьей. Разговор отличался той странностью для постороннего
уха, что и беседа двоих, бегло швыряющих друг в друга фразами да еще и на
непонятном языке. Фердуева собеседницу не слушала, пальцы машинально
забрасывали в зев сумки плоские жестянки, укладывали поверх вафельные
пачки, в то время как обладательница холеных, отмоченных в ванночках и
растворах, отбеленных кремами и мазями рук мысленно пребывала в подвале
института, подведомственного Почуваеву и Помрежу.
Наташка Дрын на мгновение умолкла, как раз, когда гостья упаковала
провизию и полезла в сумку за деньгами.
Наташка протестующе выставила перед собой ладони: хотела, чтоб до
получения духов Фердуева ей была должна, а не наоборот, так духи реальнее,
не уплывет высокоценимый флакон, хотя Фердуева слово держала намертво, как
смертники оборону.
- Потом разберемся... когда за духами заскочу.
Фердуева пожала плечами, поднялась, окинула со смешинкой убогую
фотогалерею на стенах и уже у двери поинтересовалась:
- У тебя нет по железкам спецов? Сварить кое-что, припаять...
порукастее и чтоб нетрепливые.
Наташка изобразила раздумье, горизонтальные морщины пролегли над
выщипанными бровями, завсекцией принадлежала к породе соотечественников,
коим засвидетельствовать, что они чего-то не могут или не имеют
соответствующих связей - нож острый, все одно, что самооговор, признание в
наитяжком грехе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113