Мера приподняла голову и прислушалась сквозь гром, вой ветра и дождя.— В стороне от дороги, — прошептала Кали. — Из-под стен, не у ворот.Цокот все приближался, казалось, звучал уж под самыми окнами и был отчетлив теперь, несмотря на грохот воды и шуршание листьев. На мгновение он словно затих и вновь раздался, сопровождаемый раскатами грома.— О, госпожа, — выдохнула Кали, сжимая талисман на шее, — то, верно, феи.— То лошадь моего мужа вернулась домой, — промолвила Мера, и взгляд ее был холоден и устремлен вдаль. — Она может кружить всю ночь, но они не откроют ворот, нет, им страшно. Тихо, — сказала она, ибо мальчик зашевелился во сне, и она вновь закачала его, покрепче обняв. Лошадь снова процокала рядом и замерла.— Феи, — настойчиво повторила Кали, когда цокот возобновился. — О госпожа…Но лошадь ушла во тьму, и внизу, в зале, никто не открыл и не закрыл дверь: никто не вышел взглянуть. И звуки копыт замерли, и в зале было тихо, и дождь начал ослабевать. Снизу не доносилось даже шагов. Изможденное дитя спало в объятиях Меры, и Кали перестала дрожать. Вздувалась и хлопала штора, растрепанная ветром, который тоже теперь стихал. Мера указала на нее рукой, и Кали с ужасом поднялась и, приблизившись к темному окну, привязала штору, затем по очереди начала подрезать фитили — такое мирное и уютное занятие в доме, таящем убийство.— Поспи немного, — сказала Кали, покончив с лампадами, и протянула шаль. Мера жестом попросила накрыть ею мальчика, и ненадолго на них снизошел покой. Кали заснула в кресле, которым они задвинули дверь, бессильно опустив руки на колени, а голову повесив на свою полную грудь.Но Мера все время была настороже, прислушиваясь к дождю, который уже растратил весь свой пыл. В ее глазах не было слез — не то было время. «Они остались в дне вчерашнем, — думала она, — а те, что не выплаканы, надо приберечь для дня завтрашнего». Будь окно чуть пошире, она бы подумала о побеге, о том, чтобы сплести всю, имевшуюся у них одежду в канат и спуститься по нему вниз. Но оно было слишком узко для кого бы то ни было, разве что кроме ее сына. Отчаянно она размышляла над тем, чтобы дождаться, когда те внизу уснут, попытаться пересечь зал и бежать вместе с сыном. Но тогда им пришлось бы миновать охрану, а та может оказаться менее пьяной.Возможно, ей удастся выиграть время для сына, хоть немного времени, и мудрая Кали, верная Кали, простая деревенская женщина, не столь погибшая, как она сама, сумеет их спасти. Или вдруг Кали удастся как-нибудь пробраться за ворота, и тогда она передаст ей сына.А может, ее господин все же вернется домой — в нем был залог спасения хотя бы от худшей участи, чем та, что он являл собой сам. И эта надежда лишала ее мужества, ибо из башни был один лишь путь — через зал и мимо захмелевших воинов.Она могла бы изобразить горе по своему господину, но каждый, кто хоть немного знал ее, лишь посмеялся бы над этим; и даже если б оно было искренним, оно не вызвало бы почтения с их стороны.Они могли передраться между собой — таков был их обычай, если бы некому было их остановить; и то была единственная отсрочка, на которую она могла уповать — возможно, лишь день, чтобы спасти сына. Но победителем из этого состязания выйдет самый кровожадный.Где-то вдали раздался приглушенный звук открываемой двери. Мера услышала и содрогнулась в холодном предрассветном воздухе, сжимая занемевшими руками своего сына. «Он вернулся, — бездумно мелькнуло у нее в голове. — Окровавленный и свирепый он все же добрался до ворот».Но она не была уверена в этом. Любую надежду на спасение она подвергала сомнениям, кроме Кали, спокойно спящей у дверей. Она взглянула на лицо сына. Непослушный локон снова упал ему на щеку. Но она не осмелилась шевельнуться, чтобы убрать его, боясь разбудить мальчика. «Пусть спит, — подумала она, — о, пусть он спит. Он будет меньше бояться, если выспится».Из оружейной, снизу послышался топот ног. «Так значит это он, — подумала она, и холодок пробежал по спине, — он поднимается со сторожем или еще с кем-нибудь, кого разбудил внизу. Мы спасены, мы спасены, если только не будем шуметь». Ибо она знала в глубине своего сердца, что если негодяи оставили своего господина в лесу живым и без лошади, за этим последует жестокая расплата.Затем послышался звон стали, возгласы, удары и предсмертные крики.— Ах! — воскликнула Мера и прижала к груди перепуганного сына. — Тихо, не надо, тихо-тихо.— Наверное, сам, — всхлипнула Кали, прижав руку к губам. — О, он вернулся!Крики, удары и вопли еще усилились. Мальчик дрожал в объятиях Меры, и Кали, подбежав, обняла их обоих и тоже дрожала вместе с ними.— Нет, то не он, — промолвила Мера, различив голоса, и сердце у нее похолодело. Кто-то поспешно поднимался по лестнице. — О, Кали, дверь!Запор был задвинут, но он был ненадежен. Кали бросилась к креслу, стоявшему перед дверью, чтобы придвинуть его, но дверь распахнулась перед ней, и кресло отлетело к стене. На пороге стояли окровавленные люди с обнаженными мечами в руках.Заслонив от них Меру, Кали замерла перед ними.Последним в дверь вошел узколицый воин в пастушьей куртке и с мечом в руках. У него не было никаких знаков и фамильного оружия, он отличался лишь спокойствием, которого не знал Кер Велл. Волосы у него были длинными и большей частью седыми, а худое лицо отмечено шрамами. За ним вошел суровый широкоплечий воин, и наконец — рыжеволосый юноша с рассеченным лбом.— Госпожа Мера, — промолвил пришелец. — Успокой свою защитницу.— Кали, — сказала Мера. И Кали отошла к стене, плотно сжав губы и не спуская встревоженных глаз с мужчин. Под передником она сжимала кинжал, которого никто не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148