Он не поднял глаз, но друг его и враг заговорил с ним, словно должен был излить наконец свои чувства.— Теперь вы видите, — начал редактор, — до чего довели этого беднягу ваши псалмы, попы и догмы. Я уже встретил пять человек, целых пять, которые считают себя Богом. Протоплазмой никто себя не считает.— Стоит ли из-за нее сходить с ума? — устало отвечал Макиэн.— А начал это ваш Христос! — продолжал Тернбулл. — Это Он первый возомнил себя Богом.Глаза Макиэна сверкнули, он усмехнулся и сказал:— Нет, первый возомнил себя Богом сатана.— Какая же между ними разница? — спросил Тернбулл, срывая цветок.— Очень простая, — отвечал Макиэн. — Христос сошел в ад, сатану туда свергли.— Не все ли одно? — спросил атеист.— Нет, — отвечал его собеседник, — Сатана хотел возвыситься и пал. Христос умалил Себя — и вознесся во славе. Бог может быть смиренным, дьявол — только униженным.— Почему вы так не любите благородную гордость? — спросил Тернбулл. — Почему вечно требуете от людей смирения?— Почему вы обидели бедного бога часа два назад? — спросил Макиэн. — Почему хотели смирить его?— Он обнаглел донельзя! — отвечал Тернбулл.— Нет, он еще ничего, — сказал Макиэн. — Это мы обнаглели, хотя и знаем, что мы — только люди. Человек ведет себя как Вседержитель, зная, что он — не Бог. Он хочет, чтобы все служило ему, не имея на то права.— Ну, ладно, — сказал Тернбулл. — Я говорю о другом: вера приводит в такое вот место, а наука — нет.— Разве? — спросил Макиэн. — Несколько больных помешались на Боге, несколько — на Библии, а почти все прочие — на самом безумии.— Вы так думаете? — удивился Тернбулл.— Думаю, — отвечал Макиэн, — больше того, знаю. Начитались ученых книг, наслушались басен о наследственности и комплексах. Да весь воздух, которым здесь дышат, насыщен психиатрией! Я говорил сейчас с одним больным. Господи, во что он верит! Он говорит, что Бог есть, но что сам он — лучше Бога. Он говорит, что жену человеку должен выбирать врач, а родители не вправе растить своих детей, так как они к ним пристрастятся.— Да, вам попался тяжелый случай, — признал Тернбулл. — Видимо, можно помешаться и от науки, как от любви и от других хороших вещей. Интересно бы поглядеть на этого больного…— Пожалуйста, я покажу, — сказал Макиэн. — Вон он, у настурций.И Макиэн указал на человека с неподвижной улыбкой и легкой светлой бородкой. Тернбулл надолго окаменел.— Ну вы и кретин! — выговорил он наконец. — Это не больной, это доктор.— Доктор? — переспросил Макиэн.— Врач, эскулап, медик, — нетерпеливо объяснил Тернбулл. — Он здесь работает. Я тоже с ним говорил. От него многое зависит, будьте осторожны.— Так мы же нормальны! — сказал Макиэн.— Еще бы! — вскричал Тернбулл. — Если нас осмотрят, нас признают здоровыми— и немедленно переправят в тюрьму. Нужно их запутать, иначе нас выведут на чистую воду за полчаса.Макиэн угрюмо глядел на траву; потом проговорил не своим, каким-то невзрослым голосом:— Джеймс, я очень глуп, будьте со мной терпеливы.Доктор как раз приближался к ним, выжидающее улыбаясь.— Надеюсь, не помешал, — сказал он. — Кажется, вы хотели побеседовать со мной. — Он кивнул Тернбуллу. — Что ж, прошу в мой кабинет.И он провел их в небольшой, но красивый кабинет, обставленный сверкающей мебелью. Всю стену занимали полированные книжные шкафы, в которых стояли не книги, а какие-то ящички.Доктор с вежливым нетерпением уселся в кресло. Тернбулл опустился на стул, Макиэн стоял.— Неудобно отнимать у вас время, — начал редактор. — Такое дурацкое происшествие… видите ли, мы с друзьями играли в охоту. Мы двое изображали зайцев и, увидев такую стену… сами понимаете…Тернбулл думал, что врач поинтересуется, почему они играли в такую нелепую игру, и быстро придумывал ответ — но медик молчал и улыбался.— В общем, — растерянно продолжал он, — это досадная случайность. Поверьте, мы не собирались врываться в ваше заведение…— Я верю, — улыбаясь отвечал доктор. — Я верю всему, что вы скажете.— Что ж, тогда не будем вам мешать, — сказал Тернбулл, вставая. — Надеюсь, кто-нибудь выпустит нас отсюда?— Нет, — сказал врач все с той же улыбкой. — Никто вас не выпустит.— Значит, мы выйдем сами? — не без удивления спросил Тернбулл.— Конечно, нет, — отвечал служитель науки. — Опасно оставлять ворота открытыми в таком месте, как наше.— Как же нам отсюда выйти? — крикнул Тернбулл, впервые за эти часы теряя осторожность.— Это зависит от вашего лечения и от вашего благоразумия, — равнодушно сказал врач. — На мой взгляд, ни одного из вас нельзя признать неизлечимым.Сын мира онемел от удивления и, как всегда в подобных случаях, на арену вышел тот, кто не от мира сего.— Простите, — сказал Макиэн, — мы не сумасшедшие.— Мы не употребляем таких терминов, — сказал доктор, улыбаясь своим башмакам.— Да вы же нас не знаете! — вскричал Макиэн.— Мы вас очень хорошо знаем, — отвечал врач.— Где же доказательства? — вопрошал кельт. — У вас нет ни бумаг, ни свидетельств…Доктор медленно встал.— Да, — сказал он, — надо бы показать вам бумаги…Он подошел к полке и взял один из ящичков, вплотную заполненный карточками. Первые три слова на первой из них были написаны так крупно, что наши герои их прочитали. То были слова: «Макиэн Эван Стюарт».Когда врач поставил ящичек на стол, Эван склонил над ним гневное лицо: но даже его орлиный взор изменил ему, и он с трудом разобрал:«Наследственное предрасположение к навязчивым идеям. Дед верил в возвращение Стюартов. Мать хранила косточку т. н. святой Евлалии и касалась ею больных детей. Ярко выраженное религиозное помешательство…» Эван долго молчал, потом промолвил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42