— Что? — закричал Эван. — Вы тоже ее видите? — И звезда загорелась в его глазах.Сдвинув брови, Тернбулл быстро пошел прямо по траве. Макиэн сидел недвижно и видел то, чего видеть нельзя, — он видел, как человек из плоти и крови подходит к призраку, как они здороваются и даже как они подают друг другу руки.Больше выдержать он не мог, кинулся к ним и увидел снова, как с Тернбуллом по-светски приветливо беседует та, чье лицо в его снах то почти ускользало от него, то вставало перед ним с немыслимой наяву четкостью. Героиня его снов вежливо и мило протянула ему руку. Когда он тронул ее, он понял, что совершенно здоров, даже если весь мир сошел с ума.Она была изысканно хороша и держалась с полной непринужденностью. Женщины, как это ни чудовищно, не выказывают чувств на людях; но Макиэн их выказал. Он по сей день не знает, что он спросил, но помнит очень точно, какое было у нее лицо, когда он спрашивал.— Как, разве вы не слышали? — улыбаясь, ответила она. — Я — сумасшедшая.Потом помолчала и прибавила не без гордости:— У меня и справка есть.Она по-прежнему держалась стоически, как светская дама, а Макиэн по-прежнему едва пролепетал:— За что они вас сюда посадили? Она засмеялась неизвестно чему, как смеются женщины, и спросила в свой черед:— А вас?Тернбулл стоял в стороне и смотрел на рододендрон, быть может, потому, что Эван успешно воззвал к небесам, быть может — потому, что сам он хорошо знал здешнюю, земную жизнь. Но хотя они были теперь одни. как Адам и Ева, она говорила все тем же легким тоном.— Меня здесь держат за то, — ответил Эван, — что я пытался сдержать обещание, которое дал вам.— Ну вот, — сказала она и беззаботно кивнула. — А меня за то, что вы его дали мне.Макиэн посмотрел на нее, потом — на траву, потом — на небо, и снова — на нее.— Не смейтесь надо мной, — сказал он. — Неужели вы здесь потому, что помогли нам?— Да, — отвечала она, по-прежнему улыбаясь, но голос изменил ей.Эван закрыл лицо своей большой рукой и заплакала Даже апостолу науки надоест глядеть сорок пять минут на один и тот же кустик, и потому Тернбулл был рад, когда течение событий заставило его перейти к изучению штокроз, которые росли футов на пятьдесят дальше. Однако и там, не глядя на него, показались двое его знакомых, настолько захваченные беседой, что черноволосая голова почти прикасалась к каштановой.Оставив штокрозы, Тернбулл перепрыгнул через клумбу и пошел к дому. Двое других медленно шли по тропинке, и только Бог знает, о чем они говорили (ибо ни он, ни она так и смогли это вспомнить); но если бы я случайно и знал, я бы не сказал вам.Когда они остановились, она с прежней светскостью протянула руку, но рука эта дрожала.— Если всегда будет, как сейчас, — неловко проговорил Эван, — неважно, выпустят ли нас отсюда.— Вы пытались умереть из-за меня четыре раза, — сказала она. — Меня заперли из-за вас в сумасшедшем доме. Мне кажется, после этого…— Да— тихо сказал Эван, не поднимая глаз, — после этого мы отданы друг другу. Мы… мы как бы проданы друг другу навеки. — И он поднял глаза. — Скажите, как вас зовут?—Меня зовут Беатрис Дрейк, — серьезно отвечала она. — Можете все про меня прочитать вот тут, в этой справке. Глава XIXПОСЛЕДНИЕ ПЕРЕГОВОРЫ Тернбулл шел к дому, тщетно пытаясь понять, почему здесь оказались два столь разных человека, как судья и девушка.Вдруг из-за лавровых кустов выскочил еще один человек и чуть не кинулся ему на шею.— Неужели не узнаете? — почти прорыдал он, — Забыли меня? А что с моей яхтой?— Пожалуйста, не обнимайте меня, — сказал Тернбулл. — Вы что, с ума сошли?Человек опустился на дорожку и захохотал.— Именно что нет! — вскричал он. — Торчу тут, а с ума не сошел! — И он снова залился невинным смехом.Тернбулл, который уже ничему не удивлялся, серьезно смотрел на него круглыми серыми глазами.— Если не ошибаюсь, мистер Уилкинсон, — минуты через две сказал он.Уилкинсон, не вставая с дорожки, учтиво поклонился ему.— К вашим услугам, — произнес он. — Нет, вы мне скажите, что с моей яхтой? Понимаете, меня здесь заперли, а яхта все же развлечение для холостяка.— Простите нас, — с искренним огорчением сказал Тернбулл, — но сами видите…— Вижу, вижу, при вас ее нет, — разумно и милостиво ответил Уилкинсон.— Понимаете, — снова начал Тернбулл, но слова застыли в его устах, ибо из-за угла показалась бородка и очки доктора Квейла.— А, дорогой мой мистер Уилкинсон! — обрадовался врач. — И мистер Тернбулл здесь! Мне как раз надо побеседовать с мистером Тернбуллом. Я уверен, что вы нас простите! — И, кивнув Уилкинсону, он увлек Тернбулла за угол.— Мой дорогой, — ласково сказал он, — я должен предупредить вас… вы ведь так умны… так почитаете науку. Не надо вам связываться с безнадежно больными. От них можно с ума сойти. Этот несчастный — один из самых ярких случаев так называемой навязчивой идеи. Он всем говорит, — и врач доверчиво понизил голос, — что двое людей увели его яхту. Рассказ его совершенно бессвязен.— Нет, не могу!..-воскликнул Тернбулл, топая ногой по камешкам.— Я вас прекрасно понимаю, — печально сказал врач. — К счастью, такие случаи очень редки. Собственно, этот настолько редок, что мы создали особый термин — пердинавитит, то есть навязчивая мысль о том, что ты потерял какой-либо вид судна. Не хочу хвастаться, — и он смущенно улыбнулся, — что именно я обнаружил единственный случай пердинавитита.— Доктор, это неправда! — воскликнул Тернбулл, чуть не вырывая у себя волосы. — У него действительно увели яхту. Я и увел.Доктор Квейл пристально поглядел на него и ласково ответил:— Ну конечно, конечно, увели, — и быстро удалился, бормоча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42